Лесли Блюм - Все себя дурно ведут

• Название: Все себя дурно ведут
• Автор: Лесли Блюм
• Жанр: Биографии

Лесли М. М. Блум – признанный журналист и автор бестселлеров New York Times. В настоящее время Блум специализируется на историях об историко-культурных достижениях и задокументировала основополагающие моменты в карьере Джексона Поллока, Трумэна Капоте и Эрнеста Хемингуэя, среди других великих людей. 7 июня 2016 года компания Eamon Dolan Books / Houghton Mifflin Harcourt выпустила новую книгу Блум «Все себя дурно ведут: правдивая история за шедевром Хемингуэя», чтобы отпраздновать 90-ю годовщину выпуска романа «И восходит солнце» в 1926 году. Книга стала бестселлером вскоре после ее публикации. «Все себя дурно ведут» – первая книга, рассказывающая полную историю самого раннего опубликованного романа Хемингуэя и того, как он привел его к международной известности. Она отобрала бесчисленные письма, интервью, эссе, давно ушедшие из печати мемуары, архивы и опросила десятки потомков прототипов персонажей, которые сыграли важную роль в воплощении в жизнь романа «И восходит солнце» – включая членов семьи и друзей Хемингуэя, – оракула джазовой эпохи Ф. Скотта Фицджеральда, грозного редактора Максвелла Перкинса, юмориста Дональда Огдена Стюарта и многих других. В глубине души все ведут себя дурно – это история о том, как Хемингуэй стал Хемингуэем.

---

Как и все произведения, сочиненные с целью угодить почти всем читателям, роман «И восходит солнце» рисковал не понравиться никому. Однако Хемингуэй добился своего. Принцип всеохватности «и вашим, и нашим» оправдал себя. Критики покупали роман как убедительный взрыв послевоенной тревоги и возвещали появление еще одного нового стиля. Как и рассчитывал Хемингуэй, все эти описания высшего общества, секса и попоек легко взбудоражили воображение не столь высоколобых читателей. И автор романа в одночасье превратился из перспективного выскочки во влиятельного провокатора.

После такого успеха реально существующим и ошарашенным персонажам «Солнца» было не к кому обращаться за помощью. Жизнь до публикации книги «некоторые из нас вскоре стали называть „до В. С.“ – до выхода романа „И восходит солнце“», – вспоминала Китти Кэннелл. Выражение «после В. С.» – выхода романа – относилось к тем, чья жизнь навсегда изменилась из-за неумолимого честолюбия Хемингуэя. Репортеры преследовали Кэннелл, Леба и остальных на всем протяжении их жизни, но для Хемингуэя люди, бывшие когда-то его друзьями, стали всего-навсего «сопутствующими потерями».

В конце концов, он производил революцию в сфере литературы, а ни одна революция, как известно, не обходится без жертв.

Девяносто лет спустя изменчивое, как зов сирены, обаяние романа «И восходит солнце» по-прежнему манит читателей. Некоторые другие произведения, удостоенные титула «голос поколения» – например, «В дороге» Джека Керуака, – по сравнению с ним кажутся устаревшими. А «Солнце» по-прежнему остается свежим, современным и продолжает считаться бестселлером во всем мире. Наследники Хемингуэя тщательно скрывают точную статистику, однако, по оценкам издательства «Scribner's», только на родине автора ежегодно распродается 120 тысяч экземпляров данной книги, а продажи за рубежом вполне могут вдвое превосходить эту цифру. Издателю известно по меньшей мере восемнадцать рынков, на которых продается перевод романа; Чарльз Скрибнер-третий говорит, что удивится, если выяснится, что ежегодные продажи романа во всем мире составляют менее 300 тысяч экземпляров[31].

«И восходит солнце» по-прежнему делает ставку на тот же дуализм, благодаря которому произвел фурор в момент первого выхода в свет: он остается и авангардным образцом модернистского искусства, и вместе с тем – описанием сексуального и эффектного мира, изобилующего пороками, а небезупречная человеческая натура, показанная на его страницах, за прошедшее время почти не изменилась.

«Все дурно себя ведут, – замечает герой романа Джейк Барнс. – Дай только случай»[32].

Данное утверждение было верным раньше и остается таким по сей день. На страницах романа «И восходит солнце» почти нет следов буржуазной морали. На них открывается мир, цель людей в котором – радовать себя, даже если их поступки не доставляют им удовольствия. У читателя, скованного запретами, он способен вызвать трепет, сравнимый с тем, какой испытывает вуайерист. В мире «Солнца» ответственность, верность и упорядоченность выглядят неказистыми обитателями далекой пуританской страны.

Разумеется, во многом притягательность романа объясняется спецификой эпохи, которая в нем описана, хотя в действительности Париж Хемингуэя мог быть даже более сексуальным и порочным, чем Париж романа «И восходит солнце», а поездки автора в начале 20-х годов в Памплону – гораздо более разнузданными, скандальными и сумбурными, чем в его беллетризованном пересказе. И творческие люди, и тореадоры в равной степени были готовы убивать и быть убитыми, чтобы возвыситься в соответствующей сфере. И в той, и в другой кто-нибудь обязательно должен был выиграть, а кто-нибудь – проиграть. Ведь на карту было поставлено слишком многое, особенно для Хемингуэя. Он знал, чего хочет добиться и кем быть, и никто и ничто не могло встать у него на пути.

Часть I

Глава 1 Париж – тварь

В 1921 году вся Америка только и говорила, что о молодом писателе со Среднего Запада. Он обладал всеми достоинствами нового автора, вызывающего острый интерес: был честолюбивым («Я хочу быть одним из величайших писателей, какие когда-либо жили на свете, а ты?» – однажды сказал он другу), на удивление молодым (свою первую книгу опубликовал, когда ему было 23 года), плодовитым, энергичным и неоднозначным[33]. Все складывалось как нельзя лучше для его издателей: этот человек был создан для того, чтобы стать голосом послевоенного поколения, притом весьма прибыльным. Старшим он внушал тревогу, сверстники обожали его и подражали ему. Социальные ритмы начинающегося десятилетия уже послушно следовали росчерку его пера. Звали этого писателя Ф. Скотт Фицджеральд.

А между тем у него на родине, на Среднем Западе – точнее, в Чикаго, – назревала конфронтация, о которой Фицджеральд пока не знал. Еще один честолюбивый будущий писатель следил за успехами Фицджеральда и готовил нечто вроде узурпации власти. Слава Фицджеральда вдохновляла его, однако этот будущий писатель считал, будто его рассказы поверхностны и кружат головы обилием девиц-эмансипе, розыгрышей студентов из «Лиги плюща» и пузырьков шампанского. И потом, что нового в его текстах? Хотя Фицджеральд и пишет о новом поколении, он продолжает изъясняться фразами прежнего. А разве так называемый голос поколения не должен поражать подлинной новизной, новым способом сплетать слова в предложения? Его эпитеты такие устаревшие, поистине викторианские!

Пора устроить революцию. По крайней мере, так считал в то время еще неизвестный соперник Фицджеральда, который вскоре воспользовался случаем, чтобы очутиться на острие этого бунта. В своем мнении молодой человек был не одинок: он уже успел обзавестись последователями, как основатель какого-нибудь секты. Впрочем, секта эта была невелика: ее составлял единственный приверженец, а именно невеста писателя. Больше никто в целом мире не слышал о литераторе Эрнесте Миллере Хемингуэе. И неудивительно, что о нем не слышали. Он еще не успел опубликовать ни единого рассказа.

Однако его невеста Хэдли Ричардсон – крепкая и неизменно оптимистичная рыжеволосая особа на восемь лет старше своего жениха – нисколько не сомневалась, что ему суждено стать прославленным писателем и даже культурным символом. Поначалу она не чувствовала этой удивительной и «чудесной веры в его будущее», однако он быстро переубедил ее[34]. Вскоре жизнь пары уже была посвящена строительству его карьеры. Хэдли писала ему письма, полные благоговения, превозносила его честолюбие и прямо-таки умоляла позволить ей стать его «помощницей»[35].

Никто не чувствовал большей уверенности в том, что ему уготовано большое будущее, чем сам Хемингуэй. Он не просто верил, что способен мастерски сочинять современные истории, но и знал, что его собственная история – мастерски написанный, современный шедевр. Харизматичность Хемингуэя не вызывала сомнений. Привлекательное лицо было приятным, с полными губами и симметричными чертами, а внимательный взгляд выдавал проницательность. Глаза «не могло ослепить даже солнце», как позднее писал Фицджеральд об одном из своих персонажей[36].

С ним происходили невероятные события. И даже когда они были ужасны, из них получалась хорошая проза. Всеобщее внимание Хемингуэй притягивал к себе, словно магнит. Тремя годами ранее, незадолго до своего девятнадцатого дня рождения, он попал под вражеский обстрел, раздавая шоколад и сигареты солдатам на передовой в Италии[37]. Поскольку Хемингуэй стал первым американцем, раненым в Италии, его участь привлекла прессу всей страны. В газете «New York Sun» сообщили о том, сколько осколков и какие именно истерзали его ноги: «227 шрамов, похожих на мелкие порезы проволокой и указывающих на то, где именно характерная австрийская шрапнель толщиной с пулю 22 калибра и в дюйм длиной вонзилась в него»[38]. Газеты в Чикаго также изобиловали новостями о Хемингуэе. Целая свита поклонников с подарками окружала его, пока он лечился в миланском госпитале.

«Люди любили его», – вспоминает медсестра Агнес фон Куровски[39].

А Хемингуэй любил внимание и даже писал своим родителям, что «это почти ничем не хуже, чем погибнуть и прочитать некролог о себе»[40]. Однако упоминания в нескольких заголовках и преклонение немногочисленных товарищей по оружию не были пределом мечтаний Хемингуэя. Способность внушать сверстникам преданность оказалась важным ингредиентом его успеха, однако он жаждал внимания гораздо более крупного калибра. Но невозможно явиться откуда ни возьмись и сразу стать признанным во всем мире писателем-новатором. Хемингуэю требовалось написать книгу, которая прославила бы его и помогла утвердиться в роли истинного литературного голоса современного мира. Этот промежуточный этап был хотя и неудобным, однако неизбежным.

И Хемингуэй принялся за работу. К лету 1921 года у него возник замысел романа. Хэдли была в восторге.