Брайан Бойд - Владимир Набоков: русские годы

• Название: Владимир Набоков: русские годы
• Автор: Брайан Бойд
• Издательство: Симпозиум
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-89091-421-7

Биография Владимира Набокова, написанная Брайаном Бойдом, повсеместно признана самой полной и достоверной из всех существующих. Первый том охватывает период с 1899 по 1940-й — годы жизни писателя в России и европейской эмиграции.

Перевод на русский язык осуществлялся в сотрудничестве с автором, по сравнению с англоязычным изданием в текст были внесены изменения и уточнения. В новое издание (2010) Биографии внесены уточнения и дополнения, которые отражают архивные находки и публикации, появившиеся за период после выхода в свет первого русского (2001) издания этой книги.

---

Сначала кажется, что эта женщина предлагает Лужину ту самую взрослую жизнь, которой лишили его страсть к шахматам и Валентинов, расчетливо подавлявший нормальное развитие мальчика. Однако Лужин не в состоянии справиться одновременно с самым трудным турниром и с первым пробуждением его социального «я». После припадка его словно бы отводят назад в детство. Невеста, с которой Лужин «в новеньких ночных туфлях из мягкой кожи» прогуливается по санаторскому саду, почему-то думает «о читанной в детстве книжке, где все неприятности в жизни одного гимназиста, бежавшего из дома со спасенной им собакой, разрешались удобной для автора горячкой (не тифом, не скарлатиной, а просто горячкой), и нелюбимая дотоле молодая мачеха так ухаживала за ним, что он ее вдруг начал ценить и звать мамой, и теплая слезинка скатывалась по щеке, и все было очень хорошо». Лужинская невеста не может вспомнить название книги, но она верно чувствует, что ее сентиментальный тон почти точно определяет новую атмосферу, окружающую Лужина в санатории: на самом деле это книга Лужина-старшего «Приключения Антоши». В квартире Лужиных, где они поселились после свадьбы, в спальне висела гравюра: «вундеркинд в ночной рубашонке до пят играет на огромном рояле, и отец в сером халате, со свечой в руке, замер, приоткрыв дверь» — точно так в самых своих сокровенных мечтах рисовал сына Лужин-старший. И когда Лужин в последний раз погружается во мрак, единственное, что может придумать его жена, — это вновь и вновь уговаривать его сходить на могилу отца.

Не в силах при жизни завершить повесть о своем сыне в свойственных ему праздничных тонах, Лужин-старший после смерти, кажется, выбрал эту жалостливую и чуткую женщину в качестве простого решения всех проблем в жизни своего сына: Лужин может оставить себе свои шахматы, но ему также нужно дать возможность познать радости взрослой любви. Однако когда эта женщина входит в жизнь Лужина, она разрешает его трудности не лучше, чем отец, когда он наконец обнаружил в мальчике талант, о котором он столь горячо мечтал: напряженный конфликт между любовью Лужина к невесте и его страстью к шахматам лишь приводит его к болезни. После этого срыва Лужин-старший, кажется, решил, что если сын не способен стать взрослым мужчиной и шахматным чемпионом, то лучше вернуть его к той защищенности, которую в детстве он, несмотря на все старания родителей, так и не почувствовал. Лужин в бреду шел по Берлину в усадьбу своих воспоминаний, теперь он приходит в себя в санатории, где его невеста и его врач (чья ассирийская борода напоминает Лужину мужика, которого отец послал за ним после его первого бегства в усадьбу) убеждают его забыть шахматы, заменив их детским счастьем в уюте дома, куда ему предстоит переехать после свадьбы. Как все прожекты Лужина-старшего, такое решение просто не учитывает всей сложности жизни; Лужин не ребенок, не взрослый, и он не может жить без шахмат.

Другие развивающиеся линии романа наводят на мысль, что после того, как в жизнь Лужина вошла его невеста, его дед предпринимает ответный ход, заставляя Лужина воображать комнату, где он проводит вечера в обществе невесты и ее родителей, в виде шахматной доски с выстроенными на ней силами противника. Однако внутренний конфликт ведет Лужина не к разрыву с невестой и возвращению к шахматам, но к помутнению рассудка. Последовавшее за этим выздоровление героя, его новый дом и благотворное повторение прошлого представляется делом рук его отца, однако дед, подлинный виртуоз, обращает этот новый ход против своего же соперника, ибо он подводит Лужина, вновь проживающего детство, ко второму открытию им шахмат. Эту основную линию он украшает яркими ответвлениями, усложняя тему, словно бы издеваясь над наивным противником.

Над отцом и сыном стоят еще более могущественные силы, которые используют их конфликт в своих далеко идущих целях. Дед стремится развить шахматную тему в жизни Лужина, отец отстаивает линию жены и дома. Ни тот ни другой не хотят его гибели. Однако сама их стычка с позволения высших сил неизбежно толкает Лужина к смерти, которая одна только способна принести ему облегчение. Поощряя шахматные способности Лужина и его новый интерес к жизни, эта всеобъемлющая дуга судьбы создает новый синтез из оппозиции тезиса деда (Шахматы или Искусство) и антитезиса отца (Жена и Дом или Жизнь). Осуществляя свой замысел, высшие силы на последнем этапе жизни Лужина подчиняют себе противоборствующие повторения его прошлого и поднимают его комбинационный талант на сверхъестественный уровень, откуда он способен разглядеть узоры времени: новый триумф его странного сознания, который, однако, имеет следствием такую душевную растерянность, что он не видит для себя другого выхода, как расстаться со своей нелепой жизнью.

Быть может, по ту сторону смерти комбинационный гений Лужина получит бо́льшую свободу — подобно тому как его отец и дед уже, кажется, получили более богатые возможности для своих более скромных талантов. При внимательном рассмотрении структуры «Защиты Лужина» указывают,

что смерть Лужина может означать возвращение «домой», в прошлое, где изначальная благость всего сущего должна каким-то образом проявиться за пределами жизни, что не упрощает сложности жизни по эту сторону. Возможно, из пустоты смерти он пробудится к миру, в котором прошлое станет и его раем, домом, защитой и тем новым уделом его искусства, где он сможет бесконечно исследовать узор времени.

На этом уровне «Защита Лужина» подводит нас к мысли, что существует, возможно, некий замысел судьбы, точнее иерархии судеб, который дает нам максимальную возможность стать самими собой, даже если в перспективе смерти наши жизни могут показаться жалкими и мучительными, игрушками в руках бессмертных5.

Конфликт между стерильным «искусством» деда и подслащенной жизнью отца разрешается, по-видимому, благодаря таинственной искусности, которая мерцает где-то за пределом земного бытия.

VI

В «Защите Лужина» Набоков сделал все, чтобы его метафизика не свелась к позитивным постулатам. Как и в «Короле, даме, валете», но на этот раз с гораздо более сильным резонансом, он инвертирует все, чем он дорожит, чтобы подвергнуть испытанию свои идеи. На всю жизнь сохранив благодарность за ту защищенность, которая была дарована ему в идиллическом детстве, он в своем романе наделяет мальчика Лужина таким складом характера, что он в испуге шарахается от самых невинных предметов и событий. Набоков, нашедший спасение от нашей человеческой беспомощности во власти, которую дает искусство, наделил талантом и Лужина, но талантом, стоящим ниже, чем талант художника, — этот талант дает Лужину прибежище, куда тот прячется от жизни, но нисколько не помогает разрешить ее противоречия. Набоков, которому был ниспослан брак, вернувший ему детскую защищенность в другом обличье, и который был безмятежно счастлив со своей женой, понимавшей все оттенки его искусства, соединяет своего героя с женщиной, чье стремление защитить его от его искусства несет в себе опасность и угрозу и приговаривает его к одиночеству в плену параноидальных идей. Склонный думать, что однажды мы можем заново пережить собственное прошлое в мире, свободном от времени и от какой бы то ни было утраты, Набоков навязывает Лужину повторение прошлого, которое сначала кажется благотворным, но вскоре вырождается в смехотворное бегство от реальности, а затем и в кошмарную западню. Желая сам заглянуть дальше за пределы жизни, чем позволяет жизнь, Набоков наделяет своего героя именно таким даром, но этот дар лишь приводит беднягу к гибели.

В судьбе Лужина Набоков обращает в пронзительную боль все самое драгоценное в своей собственной жизни. Однако даже здесь, считает он, даже для человека, против которого оборачиваются все его преимущества, может забрезжить, на некоем высшем уровне, поднимающемся над конфликтом отца и деда, некая сила, строящая жизнь с бесконечной нежностью и подготавливающая для Лужина в смерти безболезненное выздоровление от его больного прошлого, выход и реализацию его особого дарования, которые воздадут ему за все ужасы его жизни.

VII

Набоков-художник знал, как оживить каждую деталь, придать ей ощущение неповторимой ценности и в то же время сохранить связь всех элементов мира. Однако лужинский мир, при всей точности его незабываемых деталей и гармонии его элементов, не поддается объяснению только лишь по его собственным законам.

Лужин с тревогой замечает, что время строит против него какую-то комбинацию, и это открытие сводит его с ума. Даже при первом чтении «Защиты Лужина» нам не дает покоя ощущение, что герой, кажется, имеет основания искать объяснений по ту сторону событий, хотя, разумеется, найти их он не может. Впервые дойдя до финала книги, мы предполагаем, что судьбы, управляющие жизнью героя, не поддаются определению, если только это не сам автор. Даже перечитав книгу несколько раз, мы не вполне можем согласиться с идеей об участии в жизни Лужина его покойных деда и отца, а также некоей силы, стоящей за ними и инструментирующей их контрапункт. Однако поскольку мы находимся вне лужинского мира, Набоков может обратить наше внимание на то, как этот мир организован. Заставляя нас задуматься над поставленными проблемами, например над внезапным повествовательным переходом к будущей жене Лужина — ее первое нерезкое появление, затем выход на авансцену, и снова она, только теперь наконец в фокусе, — он приглашает нас постепенно распознать те уровни действия и значений, на которые в повествовании на первый взгляд нет и намека.