Франц Меринг - История войн и военного искусства

• Название: История войн и военного искусства
• Автор: Франц Меринг
• Жанр: История

---

Игра на войне и на военных барышах всегда является для рабочей партии обоюдоострой игрой, которой Энгельс, Маркс и Лассаль всегда избегали — видимо, потому, что спор между законной и незаконной контрреволюцией ставил их в затрудни­тельное положение, ограничивая свободу их решений.

X

Война 1866 г. заключала в себе значительно меньшее коли­чество революционных элементов, чем война 1859 г. Хотя не­мецкая буржуазия значительно расцвела со времени Ольмютца и стремилась к единству Германии, но стремилась лишь в смыс­ле самого неприкрытого и низменного барышничества. Народ­но-хозяйственный конгресс, стремившийся расширить феодаль­но-цеховые рамки, мешавшие вращению капиталистической машины, сделался чем-то вроде общественной власти и приоб­рел известное влияние на правительства; на место Роховых, вообще не дававших голоса «ограниченным умам своих поддан­ных», выступили Дельбрюки, видевшие «тайну нашего време­ни» в том, чтобы не потерять «на процентах», но германский национальный союз, который должен был преследовать поли­тические идеалы немецкой буржуазии, на самом деле превра­тился лишь в жалкую карикатуру своего итальянского образца.

В то время как итальянское национальное собрание гнало перед собой Кавура, германское национальное собрание очень неохотно даже следовало за Бисмарком. Когда Бисмарк в нача­ле войне 1866 г. предложил Бенигсену — «Мирабо Люнебургской пустоши» и президенту национального союза — принять на себя временное управление королевством Ганновер, этот либе­ральный государственный деятель отступил перед таким измен­ническим начинанием. Немецкая буржуазия боялась сесть на коня, который должен был привести ее к цели, даже и тогда, когда сам Бисмарк держал ей стремя; через 20 лет Бенигсен при­влек к ответственности за клевету один вельфский орган, упре­кавший его — и при этом совершенно несправедливо — в том, что он в 1866 г. не проявил должной почтительности и верности по отношению к прирожденному вельфскому[51] королю. В то время как итальянская буржуазия быстро уничтожила все сред­ние и малые государства, немецкая буржуазия пыталась сохра­нить их одно за другим, и при исполнении этой патриотической программы ей помешало лишь то, что сам Бисмарк уничтожил некоторые из них.

Бисмарк был пруссаком, а так как ни от кого нельзя требо­вать, чтобы он вылез из своей собственной кожи, то он гораз­до меньше, чем немецкая буржуазия, виноват в том, что гер­манское единство осуществлялось гораздо медленнее и несо­вершеннее, чем итальянское. Война 1866 г. привела лишь к весьма незаконченному образованию северогерманского со­юза: не только немцы Австрии, но и все южные немцы были из него исключены, и французский император запретил пост­роить мост через Майн. Бисмарк так же, как и Кавур, не мог обойтись без помощи из-за границы, хотя он и не должен был прибегать к таким унизительным формам, являясь министром великой державы.

Его союз с Италией покоился на вполне естественной общ­ности интересов; спасителя народов на Сене он держал, по воз­можности, в руках, и если не мог ему помешать выступить с протестом против победоносного движения прусского оружия, то умел успокоить его полусловом.

Война 1866 г., с точки зрения наступательной или оборо­нительной войны, имеет еще одну интересную особенность. Бисмарк считался впоследствии ее прославляемым или про­клинаемым вдохновителем, и не приходится отрицать, что он всеми силами подготовлял эту войну, можно сказать, с уве­ренностью лунатика, вызывая ужас и злобу у стоявших близко к нему. Еще до того как он стал министром, будучи только посланником, он сказал бывшему до него министру Беренсдорфу: «Назначьте меня своим младшим государственным сек­ретарем, и я обязуюсь в течение 4 недель подготовить вам граж­данскую войну самого лучшего качества». Когда затем, по хо­датайству военного министра Роона, он был назначен министром-президентом, он начал убеждать бюджетную ко­миссию враждебно настроенной палаты депутатов, что гер­манский вопрос может быть разрешен лишь кровью и желе­зом, и даже Роон, возвращаясь после этого заседания, ворчал, что Бисмарк мог бы отказаться от таких шуток, которые могут только повредить делу консерваторов; еще знаменательнее тре­тий случай: на заседании государственного министерства, про­исходившего под председательством короля, обсуждался шлезвиг-голштинский вопрос, и Бисмарк высказался за аннексию эльбских герцогств в том смысле, что в дальнейшем эта аннексия явится средством для вытеснения Англии из Германии. Король

Граф Отто фон Шёнхаузен фон Бисмарк

приказал протоколисту не заносить этих слов Бисмарка, так как они, очевидно, сказаны под влиянием чересчур обильного завт­рака и увековечение их вряд ли будет приятно их автору.

Прусские историки хотели отвести от Бисмарка это обви­нение в наступательной войне, указывая на то, что он гораздо охотнее объединился бы дружественно с Австрией, сделав это или путем совместного господства над Германией, или путем раздела Германии между Пруссией и Австрией по линии Май­на. Бисмарк доказывал, что он, по возможности, старался из­бежать войны с Австрией. Действительно, Бисмарк участво­вал в подобных попытках в последний раз еще в мае 1866 г., когда война угрожала непосредственно, но было бы тяжелым и незаслуженным оскорблением для памяти Бисмарка действи­тельно думать, что он предполагал когда-нибудь такую бес­смыслицу, как общее владычество Пруссии и Австрии над Гер­манией, или продолжительный разрыв Германии по линии Майна; это давно уже считалось всеми опаснейшим предатель­ством германской нации. Он принимал участие в этих попыт­ках лишь для того, чтобы практически доказать невозможность его военной политики могущественным противникам, во гла­ве которых стояли и король и кронпринц.

В 1866 г. Бисмарк сбросил «жалкую маску притворства», очень мало заботясь о том, что его будут считать виновником войны. Вопросы об оборонительной или наступательной вой­не он представил, как и старый Фриц, военным манифестом, где, конечно, на них было обращено достаточно внимания; точно так же сделал, в свою очередь, и Мольтке. Бисмарк не был воинственным человеком и, как известно, помешал в 1875 г. военной партии в превентивной войне. Он относился к богу войны, как к ненадежному кантонисту, которому не следует слишком много доверять и с которым можно связы­ваться лишь в том случае, если угрожает опасность жизнен­ным интересам государства.

Как прусский министр, он предвидел смертельную опас­ность, угрожавшую будущему прусского государства, если не удастся сдвинуть непреодолимые препятствия путем энергич­ных усилий, опираясь на старое правило Пруссии: «Сначала ослаблять, затем уничтожать» — на правило, которому Авст­рия неизбежно следовала, по известным словам австрийского министра Шварценберга, со времен Ольмютца до момента фран­кфуртского конгресса князей 1863 г.

Само собой понятно, что жизненные интересы прусского государства имели в его политике не меньшее значение, чем жизненные интересы германской нации, и позиция социалистов в 1866 г. была значительно упрощена, так как немецкая буржу­азия до смешного мало обнаружила революционное стремле­ние. Тем сильнее должно было быть стремление противиться великопрусской политике, хотя одновременно было меньше сил для этого. Если революция была невозможна, то оставался лишь печальный выбор между австрийской или прусской победой.

Лассаль уже давно отказался от надежды на германскую рево­люцию; его последователи видели в прусской победе большое зло. И все же меньшее зло по сравнению с победой Австрии.

Маркс и Энгельс все еще не считали немецкую револю­цию невозможной и желали для Пруссии «хорошей взбуч­ки». Еще за 3 недели до Кениггреца Энгельс рассчитывал на мятеж в прусском ландвере. И только когда произошло ре­шительное сражение при Кениггреце, они с ним помирились как с неотвратимым фактом.

Бебель и Либкнехт, хотя и признавали невозможность рево­люции, но хотели победы Австрии как предпосылки для рево­люции. Бебель говорит в своих «Воспоминаниях»: «Весьма возможно, что австрийское правительство после своей победы попыталось бы установить в Германии реакционное правление. Но оно восстановило бы против себя не только весь прусский народ, но и значительную часть остальной нации, включая сюда и большую часть австрийского. Если революция была несом­ненна и имела шансы на успех, то это была революция против Австрии. Следствием ее было бы демократическое объедине­ние государства. Этого не может быть при победе Пруссии». И именно потому, что, как Бебель доказывает в дальнейшем, «Ав­стрия по всей своей структуре является гораздо более слабым государством, чем Пруссия».

В этих его рассуждениях столько путаницы, что невольно является мысль, не обманывают ли его здесь его «Воспомина­ния». Во всяком случае он продолжал, как и Либкнехт, бо­роться за то, чтобы повернуть вспять историческое решение, имевшее место при Кениггреце.