Франц Меринг - История войн и военного искусства

• Название: История войн и военного искусства
• Автор: Франц Меринг
• Жанр: История

---

На исключительно сильной позиции под Лаоном силезская армия, численностью в 100 000 чел., ожидала 9 марта нападения Наполеона, который 7 марта в битве при Краоне хотя и победил один русский корпус, однако понес сильные потери, так что у него осталось 45 000 чел. Сражение велось без большой энергии и не дало ни одной стороне большого перевеса; лишь ночью уда­лось нападение, произведенное Йорком и Клейстом на правый фланг врага, которым командовал маршал Мармон. Мармон дол­жен был отступить, но Наполеон остался стоять с левым крылом в отчаянной надежде навести этим страх на врага, что ему все же и удалось. Преследуя Мармона, Йорк и Клейст зашли ему в тыл, и Грольман, начальник штаба Клейста, предложил взять Наполе­она с тыла, что и положило бы конец войне. Йорк охотно принял эту мысль, но не хотел приступить к делу без согласия главноко­мандующего, которого, однако, не последовало.

Грольман и граф Бранденбург, посланные в главную квар­тиру, привезли ответ, что игра и без того выиграна и рисковать больше незачем. Граф Бранденбург писал позднее о своей по­ездке: «Нерешительность, неопределенность и небрежность, царившие все это время в главной квартире фельдмаршала, прямо невероятны». Роли внутри силезской армии совершен­но переменились; Йорк, сильно вздоривший с Гнейзенау из-за его постоянного стремления вперед, покинул теперь армию в ярости против медлительной стратегии Гнейзенау и лишь с трудом был возвращен обратно.

Подобный же переворот произошел одновременно и в глав­ной квартире. Наполеон беспрепятственно отошел от Лаона, оставив против силезской армии генерала Мармона с 20 000 чел., и повернул с 18 000 чел. против Шварценберга. Это привело

царя в ужас, и он потребовал всеобщего отступления. Но трус­ливый Шварценберг оказал сопротивление. Мирный конгресс в Шатильоне разошелся 18 марта. Австрия была вынуждена от­казаться от мира и жаждала теперь сама скорейшего решения. 20 марта при Арси на Обе произошло сражение, в котором Шварценберг так же мало отличился, как и раньше при Дрез­дене и Вахау. Вследствие своих необдуманных распоряжений, он смог ввести в бой лишь небольшую часть своего войска; французы держались великолепно. Только на следующий день Шварценберг обладал втрое большей численностью, чем про­тивник, но все же, несмотря на это, он не осмелился на нападе­ние; он ожидал его со стороны Наполеона. Последний осу­ществлял теперь тот план, который он взвешивал в течение целых недель; он бросился на коммуникационную линию главной армии с полной уверенностью, что он этим заста­вит ее повернуть обратно.

Несколькими неделями ранее этот план, вероятно, достиг бы желанного результата. И теперь он нагнал на союзников па­нический страх; у Шварценберга не было желания следовать за французской армией. Но царь на военном совете 24 марта сно­ва решил, что союзные армии должны пойти на Париж, от кото­рого они были отделены лишь несколькими переходами.

Гнейзенау писал впоследствии об этом героическом решении: «Итак, мы наконец отправились на Париж не из-за убедительно­сти причин, говоривших за это, но потому, что ничего другого не оставалось, и сама судьба толкала на это главную армию». Не союзные войска победили Наполеона, но сопротивление соб­ственного народа погубило его. Было бы неправильно сказать, что Франция истощила все свои людские ресурсы; по сравнению с тем, что выставила прусская провинция, Франция могла бы вы­ставить еще миллион бойцов. В распоряжении Наполеона за этот поход ни разу не было более 300 000 чел., включая сюда и войска, стоявшие в Испании, Италии, и даже национальную гвардию, употреблявшуюся для защиты крепостей. Если бы у него было на 100 000 или на 200 000 чел. больше, он, несомненно, одержал бы верх. Но все призывы и воззвания, в которых он сам указывал на пример Пруссии, не могли помочь ему. Без добровольного учас­тия нации нельзя было создать новую армию. Таким образом, он должен был пасть перед численным превосходством союзных армий, несмотря на жалкое командование ими. Он не осмелился принять битву под стенами Парижа против численно втройне превосходящего противника; ему оставалось лишь движение в тыл противника как последнее отчаянное средство.

Когда он узнал, что и это средство оказалось недействитель­ным и союзные войска двинулись на Париж, он быстрым маршем поспешил обратно. Но он пришел слишком поздно: 30 марта после небольшого боя Париж капитулировал.

7. ПАРИЖСКИЙ МИР

31 марта царь и прусский король вступили в завоеванный го­род во главе своих гвардейских полков, побывавших в огне лишь при Люцене и под Парижем, а остальное время остававшихся на квартирах. Войска, дравшиеся в бесчисленных битвах, должны были расположиться бивуаками в окрестностях, чтобы не оскор­блять своим жалким видом избалованного взгляда парижан. Прус­ский слабоумный король отличился даже тем, что, проезжая дня за два перед этим мимо корпуса Йорка, встретившего его радост­ным «ура», повернулся к нему спиной, бормоча по своему обык­новению: «Плохо выглядят... неряхи...». Такова была благодар­ность «героического короля» ландверу, спасшему ему трон.

«Чернь в шелковых шляпах»[48] встретила вступающего про­тивника шумными овациями, в то время как рабочее население предместий проявило суровую сдержанность. Царь остановил­ся в отеле Талейрана. У него были теперь развязаны руки, так как прусский король не считался ни во что, а австрийский импе­ратор остановился со своим дипломатическим штабом в Дижоне, чтобы не присутствовать лично при низвержении своего зятя. За это низложение высказывались единодушно как царь, так и Талейран. Не так прост был вопрос, кто должен вступить на место Наполеона. Но и здесь решил Талейран. Бонапарт или Бурбоны — вот принципиальная постановка вопроса. Все ос­тальное — интриги. Царь не любил Бурбонов, но должен был согласиться на их возвращение. Он не мог серьезно настаивать на своем кандидате, Бернадоте, а регентство несовершеннолет­него сына Наполеона было бы то же самое, как если бы у корми­ла правления оставался сам император. Талейран обратился к сенату, к чему он, конечно, был обязан, как чиновник Наполео­на, и это благородное учреждение, целиком состоявшее из кре­атур Наполеона, постановило низложить императора и отдать­ся под «отеческое правление Бурбонов». У сената хватило бес­стыдства выставить причиной этого решения целый ряд

выдуманных им самим, в припадке невероятной угодливости, преступлений Наполеона. Восстановление законного короля не могло, конечно, быть произведено более достойным образом.

Наполеон находился тем временем в Фонтэнбло. Он имел в своем распоряжении еще около 50 000 чел. и вначале намеревал­ся продолжать борьбу. Но измена его собственных маршалов помешала этому. Они утомились и стремились к мирному на­слаждению теми богатствами, которыми их осыпал Наполеон. Они толкали в той или иной щадящей его самолюбие форме к отречению. Мармон, особо любимый Наполеоном маршал, пе­решел со всем своим корпусом на сторону врага. Наполеону при­шлось отказаться от трона сначала за себя, а затем и за свою дина­стию. В Фонтэнблоском соглашении, заключенном 11 апреля,— в соглашении, которое он позднее называл недостойным себя,— он позволил отправить себя на остров Эльбу с правами суверенного владетеля и с годовой рентой в 2 000 000 франков, из которой Бурбоны, впрочем, ни разу не дали ему ни одного гроша.

Эта благородная фамилия доказала тотчас же, что она ниче­му не научилась и ничего не позабыла. Уже во время похода она готовилась к своему возвращению и была, к сожалению, энер­гично поощряема к этому со стороны Штейна и Гнейзенау. Едва только Людовик XVIII — брат казненного предателя своей стра­ны, Людовика XVI, — появился в Тюильри, он тотчас же предъ­явил все претензии, приличествующие старейшей монархии хри­стианской эры. В своем собственном дворце он не оказывал со­юзным монархам никаких преимуществ. Этим была жестоко отомщена коварная тактика союзников — тактика заманивания лестью и обещаниями французской нации в целях свержения Наполеона. Если союзники не хотели дать сами себе пощечину, то им приходилось заключать мир почти под диктовку француз­ских дипломатов. Царю не удалось посадить в Париже, как он надеялся, зависимое от него правительство; ему приходилось теперь, чтобы побить английскую и австрийскую конкуренцию, встречать нового короля с приятной миной.

Так как союзники обещали в своем Франкфуртском мани­фесте сделать Францию более сильной, чем она была при сво­их королях, то они должны были порядком округлить границы 1792 г. частями бельгийских, немецких и савойских областей, в общем, на 100 кв. миль, имевших приблизительно миллион­ное население. Кроме того, они не потребовали от побежден­ной Франции никаких возмещений за военные издержки. Это­му австро-англо-русскому великодушию очень энергично про­тивился прусский министр, но безрезультатно. Иначе обстояло