Франц Меринг - История войн и военного искусства

• Название: История войн и военного искусства
• Автор: Франц Меринг
• Жанр: История

---

Въезд монархов-союзников в Париж 31 марта 1814 г. Гравюра работы Югеля по рисунку Л. Вольфа

дело с возвращением аванса, который Пруссия дала Франции в 1812 г. Здесь был долг, фиксированный соглашением. Когда Наполеон весной 1813 г. промедлил с внесением половины ссуды в размере 47 000 000 франков, Пруссия сделала из этого формальный повод к войне. Теперь же новоиспеченный король Людовик заявил: «Лучше истратить 300 000 000, чтобы победить Пруссию, чем 100 000 000, чтобы ее удовлетворить». Англия, Австрия и Россия лишь пожали на это плечами, полагая, что Прус­сии виднее, как ей получить свои деньги. На этом и было покон­чено. Так же точно осеклась Пруссия со своими требованиями, чтобы Франция возвратила захваченные Наполеоном в европейс­ких столицах художественные ценности. Она получила с руга­тельствами и спорами лишь немногие из них, как, например, чет­верку лошадей с Бранденбургских ворот Берлина.

Единственное стеснительное для Франции условие скрывалось в тайном пункте мирного договора от 30 мая: лишь одни союзные державы могли участвовать в обсуждении вопроса о разделе заво­еванных земель. Однако регулирование земельных вопросов было, в общем, отложено до конгресса, который должен был состояться в течение 2 месяцев. Главная трудность заключалась в урегулиро­вании русских и прусских притязаний; Англия и Австрия, и без того насытившиеся, сумели получить в Париже все, что они могли желать. В королевстве Нидерландском, объединившем Бельгию с Голландией, Англия приобретала важнейший опорный пункт в Европе. Австрия же, вытеснив из Италии французские войска, ко­торыми командовал Евгений Богарне, посредственно или непос­редственно получила господство над Верхней и Средней Италией.

Пруссия, таким образом, заранее отправлялась домой с пус­тыми руками. Но еще до созыва конгресса она обеспечила себе всеобщую воинскую повинность. Сначала воинская повинность предполагалась лишь на случай продолжения войны, и фактичес­ки король упразднил ее из Парижа. Однако Боейн, уже в течение зимнего похода развивавший соображения, что Пруссия должна иметь при окончательном урегулировании положения надежное войско, если хочет, чтобы с ней считались союзники, провел как военный министр закон 3 сентября 1814 г., по которому всеоб­щая воинская повинность сохранялась и впредь. 20-летняя служ­ба старопрусских кантонистов была сокращена до 19 лет: 5 лет в постоянном войске, из них 3 в строю и 2 в резерве, затем по 7 лет в первом и втором призыве ландвера. Ландвер первого призыва наравне с постоянным войском был обязан нести службу во вре­мя войны как внутри страны, так и за границей; ландвер второго призыва употреблялся, по крайней мере, преимущественно для подкрепления гарнизонов. Наконец, ландштурм, предназначав­шийся лишь в случаях крайней нужды для отражения нападений врага, должен был охватывать всех остальных способных носить оружие от 17 до 50 лет.

Вследствие этого закона ландвер потерял отчасти свой на­родный характер. Он должен был пройти через школу постоян­ного войска и состоять лишь из служивших ранее солдат; сыно­вья зажиточных классов получили некоторое преимущество — однолетнюю службу в строю. Однако законодательное введение всеобщей воинской повинности было в своем роде демократи­ческим достижением и, как таковое, осталось единственным.

8. ВЕНСКИЙ КОНГРЕСС

Несколько позднее предположенного времени состоялся конг­ресс в Вене, перестроивший по-новому европейские, особенно же немецкие, взаимоотношения. Лишь в начале сентября состоялось первое подготовительное заседание уполномоченных, представ­лявших 4 объединившиеся против Франции великие державы.

Историческая сущность этого конгресса, занятия которо­го продолжались около 9 месяцев, удачно охарактеризована вопросом Байрона: «Неужели достаточно убить льва, чтобы волки тотчас же почувствовали себя на полной свободе?» и резкими словами Блюхера: «Конгресс похож на ярмарку в ма­леньком городе, куда приводит каждый свой скот для продажи или обмена». В хаосе шумных развлечений, где банальнейшая развращенность выставлялась как сущность нового законного порядка милостью божьей, барышничали землей и людьми с полным безрассудством давно изжитой кабинетной политики и с ловкостью лошадиных барышников, старающихся надуть своего ближайшего друга и соседа.

Этот мирный конгресс чуть было не зажег новой мировой войны. Из четырех великих держав Англия и Австрия были в существенном удовлетворены. Царь выступил, наконец, откры­то со своими польскими притязаниями; он требовал Варшавс­кого герцогства, из которого лишь небольшая часть должна была отойти к Пруссии, чтобы установить связь между Восточ­ной Пруссией и Силезией, и еще один совсем небольшой кусок, приблизительно в 6 кв. миль, должен был отойти к Австрии. Из этой добычи и из части тех владений, которые он сохранил еще от прежнего грабежа Польши, царь хотел создать конституци­онное королевство Польшу, которое должно было быть связа­но с Россией личной унией.

Против этих планов, которые неизбежно создавали царю такой же опасный перевес в Европе, каким обладал раньше На­полеон, восстали Англия и особенно Австрия. Сначала к этому присоединилась и Пруссия, независимости которой больше всего угрожала русская гегемония. Однако прусский король, который обыкновенно ничего не хотел, а если и хотел, то лишь самого неразумного, приказал своему государственному канц­леру защищать требования России, и Гарденберг как послуш­ный придворный повиновался против своего собственного ис­креннего убеждения. Таким образом, союзные державы разде­лились на два лагеря, что дало возможность Талейрану, защищавшему корону Франции в Вене, удачно использовать раскол для своего вмешательства и создать себе прямо-таки гос­подствующее положение на конгрессе; ему удалось даже устра­нить тот тайный пункт Парижского мира, по которому Фран­ция не имела голоса в территориальных вопросах.

Единственным разумным разрешением польского спора было бы установление независимой Польши. Меттерних тоже заин­тересовался этой мыслью, но лишь для того, чтобы объявить ее

неприемлемой. К тому же прусские колебания сделали совер­шенно невозможным разрешение этого вопроса. Пришлось по­интересоваться, каковы истинные мотивы поддержки, оказыва­емой прусским королем своему ленному повелителю, и удоб­нейшим ключом к этому оказались прусские притязания на возмещение. Чем охотнее уступала Пруссия царю свои преж­ние польские провинции, тем настойчивее требовала она при­соединения к себе королевства Саксонии, тем более что она уже дала свое согласие на присоединение ценных областей на западе, именно восточной Фрисландии к Ганноверу, а на юге — к Баварии — франконских княжеств Ансбаха и Байрета.

Англия сама по себе, а тем более Австрия не очень сочув­ствовали образованию в Северной Германии сильной державы. Все же они признавали притязания Пруссии на королевство Саксонию. Однако положение изменилось, как только прусская политика нарушила решительный перевес в борьбе с Россией. Англия и Австрия взяли свое решение обратно, опираясь якобы на всеобщее недовольство, порожденное возможностью пол­ного присоединения Саксонии к прусскому государству. На са­мом же деле Талейран с привычной ловкостью играл снова на принципе легитимизма, запрещавшем лишение трона государя божьей милостью. Трудно было допустить, чтобы такие бес­стыдные речи исходили из уст человека, служившего Француз­ской революции и Французской империи; однако они подей­ствовали на Меттерниха и английских тори, не говоря уже о том, что все династии, входившие раньше в Рейнский союз, сто­яли, как один человек, за французского посла. На этот раз воп­рос действительно касался их собственной шкуры.

С национальной точки зрения свержение саксонского коро­ля не могло быть оправданно, так как все остальные князья Рей­нского союза были помилованы. Саксонский король имел лишь одно несчастье — попасть после Лейпцигской битвы в плен к пруссакам; иначе он, наверное, отпал бы после этой битвы от Наполеона так же, как и вюртембергский король, который был если не таким верным, то, во всяком случае, более злостным вассалом Наполеона, чем саксонский король. Низвержение это­го монарха, как наказание за его предательство родины, сдела­лось тогда анекдотом. Между тем прусская политика была со­вершенно чужда национальной точки зрения. Гарденберг сам предложил вознаградить саксонского короля за утрату его зем­ли; он даже хотел его посадить на левом берегу Рейна, в бли­жайшем соседстве с французскими благодетелями, чем было бы положено начало новому Рейнскому союзу.

Заседание уполномоченных на Венском конгрессе 1815 г.

К концу 1814 г. противоречия в саксонском вопросе обо­стрились до такой степени, что в Пруссии начались уже воен­ные приготовления, когда, наконец, 3 января 1815 г. было зак­лючено соглашение между Англией, Австрией и Францией. В этом соглашении три державы обязывались «вследствие вновь обнаруживающихся притязаний» взаимно поддерживать друг друга военной силой, по крайней мере в 150 000 чел. с каждой стороны, в том случае, если хоть одна из них подвергнется на­падению из-за выставленных ими сообща справедливых и закон­ных предложений; нападение на Ганновер и Нидерланды долж­но было рассматриваться как нападение на Англию. Затем, так как ни одна из держав, кроме Франции, не имела истинного стремления к войне, перешли при дальнейшем обсуждении к решению оставить все героические планы и объединиться луч­ше за привычным барышничеством людьми и землями. Царь ус­тупил в некоторых из своих польских притязаний: он отдал об­ратно Тарнопольский округ, который Австрия уступила Рос­сии в 1809 г.; он отказался также от Торна и Кракова, из которых первый был занозой в теле Пруссии, а второй — в теле Авст­рии. Торн стал прусским, а Краков — самостоятельной респуб­ликой. Саксония же была поделена: северная, большая, однако менее населенная, половина перешла к Пруссии, остальное удержал саксонский король. Но за это Пруссия была вознаг­раждена Рейнской областью; она должна была расположиться