Ланьлиньский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

• Название: Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
• Автор: Ланьлиньский насмешник
• Жанр: Древневосточная литература

Самый загадочный и скандально знаменитый из великих романов средневекового Китая, был написан в XVII веке.

Имя автора не сохранилось, известен только псевдоним — Ланьлинский Насмешник. Это первый китайский роман реалистического свойства, считавшийся настолько неприличным, что полная публикация его запрещена в Китае до сих пор.

В отличие от традиционных романов, где описывались мифологические или исторические события, «Цзинь, Пин, Мэй» рассказывается веселой жизни пройдохи-нувориша в окружении его четырех жен и многочисленных наложниц.

---

У Иньэр запела на мотив «У туалетного столика»:

С кем разопью кувшин вина?
Я, как пустой кувшин, сама,
Любимым выпита до дна
И брошена без сожаленья.
Мы из далеких звездных сфер,
Мы Орион и Люцифер[643] —
Восток и Запад, жизнь и смерть, —
Всё разобщат перерожденьях.
Жасмина куст давно пожух,
А я все брови подвожу,
Себя на пудру извожу
И жду небесного явленья.

На мотив «Застряла в решетке южная ветка» запела Хань Юйчуань:

Терзал то один, то другой.
Но ветер развеял туманы,
И ночь осветилась луной,
Мне снял поясок мой желанный…
Так кто ж виноват, дорогой?
Я — с теми была, ты — с другой.

Заключительную арию пропела Ли Гуйцзе:

Туфли — вышитые крошки
Увидал я ненароком,
И, припав к изящным ножкам,
Кончил жизнь свою до срока.

Пение кончилось, и Симэнь одарил Хань Юйчуань и Дун Цзяоэр серебром. Певицы откланялись и направились домой, а Ли Гуйцзе и У Иньэр остались ночевать.

Вдруг спереди донесся шум. Послышались голоса Дайаня и Циньтуна, которые схватили служанку Ли Цзяоэр, Сяхуа.

— Только проводили мы певиц, — докладывали они Симэню, — идем с фонарями в конюшню лошадям сена задать. Глядим: за стойлом кто-то прячется. Испугались даже. А это, оказывается, Сяхуа, служанка матушки Второй. Чего тут делаешь, спрашиваем, а она молчит.

— Где она, рабское отродье? — спросил Симэнь. — Приведите!

Хозяин вышел в коридор перед гостиной и уселся в кресло. К нему привели служанку и, скрутив руки, поставили на колени.

— Что ты делала в конюшне? — допрашивал ее Симэнь.

Сяхуа молчала.

— Я ж тебя туда не посылала! — вставила стоявшая рядом Ли Цзяоэр. — К чему тебя в конюшню понесло, а?

Сяхуа дрожала со страху. Симэнь, желая дознаться в чем дело, велел слугам обыскать Сяхуа. Она запротивилась, и Циньтун повалил ее на пол. Вдруг около пояса что-то сверкнуло и послышался стук упавшего предмета.

— Что такое? — спросил Симэнь.

И представьте себе, Дайань поднял золотой браслет.

— Он самый — пропавший браслет! — воскликнул Симэнь, рассматривая при свете фонаря протянутую ему слугою вещь. — А! Так это ты, выходит, украла!

— Я нашла, — отвечала Сяхуа.

— Где? — спросил хозяин.

Служанка молчала.

Разгневанный Симэнь велел Циньтуну принести тиски. Вскоре пальцы ее зажали в тиски, и она закричала так, будто ее режут. После тисков служанке всыпали двадцать палочных ударов. Симэнь был пьян, и Юэнян не решалась заступаться.

— Я у матушки Шестой в спальне на полу нашла, — не выдержав, призналась Сяхуа.

Симэнь распорядился снять тиски и увести служанку к Ли Цзяоэр.

— Надо будет завтра позвать сваху, — сказал он. — Пусть продаст. Нечего в доме держать это рабское отродье!

Ли Цзяоэр нечего было возразить.

— Негодяйка проклятая! — заругалась она. — Зачем туда ходила? Кто тебя просил? Раз у меня живешь, спроситься должна. А то, извольте, пошла. А нашла вещь, мне скажи.

Сяхуа плакала.

— Плачешь?! — продолжала Ли Цзяоэр. — Надо бы тебя до смерти замучать!

— Ладно! — протянул Симэнь и велел Юэнян убрать браслет, а сам направился в переднюю постройку.

За Ли Цзяоэр разошлись и слуги.

Юэнян наказала Сяоюй закрыть дверь и позвать Юйсяо.

— Когда ж это она в переднюю-то попала? — спросила хозяйка.

— Когда матушки Вторая и Третья пошли с тетушкой У навестить матушку Шестую, она за ними и отправилась, — объяснила Сяоюй.

— Не думала, что она браслет стащит. А до чего ж она перепугалась, как про розги заговорили! Батюшка велел волчьи жилы купить, она ко мне на кухне и подходит. Что это, спрашивает, еще за волчьи жилы такие. Жилы, говорю, как жилы. Вот украдешь, говорю, ими тебя бить будут, руки-ноги свяжут. Испугалась она, должно быть, бежать решила. Когда певицы уходили, она за ними было последовала, да привратник помешал. Вот она в конюшне и спряталась. Оттуда ее слуги и выволокли.

— Вот попробуй распознай человека! — говорила Юэнян. — На вид — служанка, как все, а оказалась воровкой. Ну и дела!

Тем временем Ли Цзяоэр привела Сяхуа к себе в спальню. Под вечер служанку начала отчитывать Ли Гуйцзе.

— Вот дурочка-то! — ругала ее певица. — Шестнадцать, должно быть, исполнилось, пора бы уж разбираться что к чему! А то ишь, уши развесила! У нас тебя бы в два счета выгнали. Раз вещь такую подобрала и никто не видал, принеси да передай потихоньку хозяйке. И уличат, она за тебя заступится. А то хозяйке ни слова не сказала. Вот тисков и отведала. Небось, не очень-то сладко, а? Как говорят: раз в темной одежке ходишь, поближе к темной колонне держись. Не живи ты здесь, мы бы о тебе и волноваться не стали. А раз тебя схватили, то и госпоже твоей неприятность. — Гуйцзе обернулась к тетке и стала выговаривать ей: — А ты тоже хороша! Я б на твоем месте не дала свою служанку у всех на виду пытать. Я бы к себе отвела и сама наказала. Вон сколько в доме служанок! Почему их не пытают? Почему твоя служанка должна страдать? Уж больно ты уступчива! Слова сказать не можешь. Им, пожалуй, в голову придет — выгонять будут, так ты тоже будешь молчать? Ты промолчишь — я тогда скажу. Я заступлюсь. А то все смеяться будут. Погляди, вон Мэн и Пань. Они как лисы хитрые. С ними лучше не связывайся. — Гуйцзе опять позвала Сяхуа и спросила: — А ты хочешь уйти из дому?

— Не хочу, — отвечала служанка.

— А раз не хочешь, прилепись к своей матушке, — продолжала Гуйцзе. — Слушайся ее и будь во всем заодно с ней. И найдешь чего, ей передай. Тогда она тебя и защитит и выдвинет.

— Слушаюсь, барышня! — говорила Сяхуа. — Обещаю!

Но не будем больше говорить о том, как наставляла служанку певица, а расскажем о Симэне.

Прошел он к Ли Пинъэр. Она сидела на кане с У Иньэр. Симэнь собрался было раздеваться, но его удержала Пинъэр:

— Где ж ляжешь? Ведь Иньэр у меня. Ступай к другой.

— Как где? — возразил Симэнь. — Подвиньтесь немного, я меж вами и лягу.

— Не говори пошлостей! — Пинъэр бросила на мужа строгий взгляд.

— Ну, где ж мне спать теперь?

— Ступай к сестрице Пятой! — посоветовала Пинъэр. — Там и переночуешь.

Симэнь посидел немного и встал.

— Ладно! Не буду вам мешать. Я пошел.

И он направился прямо к Цзиньлянь. Она смотрела на него, как на посланца самих небес. Она поспешила раздеть его, приготовила чистую постель, опустила над нею расшитый полог и положила изголовье. После чаю они легли, но не о том пойдет речь.

Отправив Симэня, Пинъэр расставила на кане шашки и они с У Иньэр стали играть. Пинъэр велела Инчунь подать чаю, сладостей и подогреть сладкого цзинхуаского вина.

— Иньэр, ты, может, есть хочешь? — спросила она. — А то Инчунь сейчас подаст.

— Нет, матушка, я сыта, — отвечала Иньэр. — Не стоит беспокоить сестрицу.

— Ну ладно! Иньэр есть не хочет, — сказала служанке Пинъэр. — Пирожков с фруктовой начинкой принеси.

Через некоторое время Инчунь расставила на столе четыре блюда закусок: маринованные свиные ножки, соленую курятину, куриные яйца и жареные в масле бобы с трепангами, а также коробку изысканных фруктов и поднос сладких пирожков с фруктовой начинкой. После трех партий в шашки появилось и подогретое вино. Хозяйка и гостья пили из серебряных чарок.

— Сестрица! — кликнула служанку Иньэр. — Подай, пожалуйста, лютню. Я матушке спою.

— Не надо, сестрица! — отговаривала ее Пинъэр. — Ребенок спит. А потом, хозяин услышит, разговоры пойдут… Давай лучше в кости сыграем.

Пинъэр велела Инчунь принести цветную коробку, и они принялись бросать кости и пить штрафные чарки.

— Позови-ка кормилицу, — немного погодя обратилась к служанке Иньэр. — Пусть с нами пропустит чарочку.

— Она с ребенком спит, — отвечала Инчунь.

— И пусть спит! — говорила Пинъэр. — На, отнеси ей вина. Уж очень понятливый малыш растет! Не успеешь от него отойти, сразу просыпается. Представь себе, вот тут как-то уснул он у меня на постели. Сам едва коснулся меня, а он уж глазки открыл. Ну все как есть понимает! Мамка подхватила его и в другую комнату, а он, знай себе, плачет. Ко мне на ручки просится.

— Да, с появлением сына вам с батюшкой и встретиться-то как следует не приходится, — сказала, улыбаясь, Иньэр. — Часто ли к вам батюшка заглядывает?

— Да как сказать — протянула Пинъэр. — Другой раз несколько дней не приходит, а то подряд зачастит… Ребенка-то он навещает постоянно. И все б было ничего, да некоторых в доме это просто бесит. Какими только проклятиями они не награждают и его самого и моего сына! А обо мне уж и говорить не приходится. У меня с мужем такого ничего и нет, а я у них никогда с языка не схожу. Так что лучше бы он совсем не приходил. А то на другой же день пойдут перешептываться, перемигиваться. Только и разговору! Я, дескать, мужа у них отобрала. Вот отчего я его и сегодня выпроводила. Эх, не знаешь ты, Иньэр, нашего дома! Сколько ртов, столько и языков. Ты вот сама была очевидица, как они злились, когда браслет пропал. Как они Старшей наговаривали! Ко мне, мол, золото понес, у меня, мол, в комнате пропало. А оказалось, служанка матушки Второй украла. Хорошо виновника нашли да разобрались, кто виноват, а то заварили бы кашу. Они уж и так на мою служанку с кормилицей обрушились. А старую Фэн до того расстроили, хотела на себя руки наложить. Из дому, говорит, не выйду, покуда браслет не отыщется.