Кристофер Хибберт - Частная жизнь адмирала Нельсона

• Название: Частная жизнь адмирала Нельсона
• Автор: Кристофер Хибберт
• Издательство: М.: ACT: ACT МОСКВА: Транзиткнига, 2006. — 494, [2] с.: 16 л. ил
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-031326-8 (ООО «Издательство АСТ»), 5-9713-0604-9 (ООО Издательство «АСТ МОСКВА»), 5-9578-1891-7 (ООО «Транзиткнига»)

Один из самых прославленных адмиралов мировой истории, поразивший современников и восхитивший следующие поколения своей удивительной способностью выигрывать совершенно безнадежные на первый взгляд сражения.

Честолюбивый флотоводец, сделавший, возможно, САМУЮ впечатляющую и стремительную карьеру за всю историю Британских военно-морских сил.

Идеальный военачальник, он был далеко не безупречен в личной жизни — его романтическая и скандальная связь с леди Гамильтон стала основой бесчисленного множества книг, спектаклей и кинофильмов.

Что в них правда, а что — вымысел?

Где истина, скрытая среди бесчисленных легенд и мифов, окружающих имя Нельсона?

Читайте об этом в книге знаменитого британского историка Кристофера Хибберта!

Christopher HibbertNELSON(A Personal History)

---

Вопреки (как обычно) отцу и явно преувеличивая меру реальной близости к павшему герою, принц Уэльский оплакивал Нельсона как «величайшего человека, каким может похвастать Англия». К немалому раздражению отца, напомнившего ему о традиции, не позволяющей наследнику престола присутствовать на похоронах подданного его величества, если только покойный не принадлежал к королевской семье, принц во всеуслышание заявил о намерении не только почтить своим присутствием траурную церемонию, но и выступить на ней главным лицом.

Разбуженный у себя на Даунинг-стрит, 10, сообщением о Трафальгарском сражении и гибели лорда Нельсона, премьер-министр, и сам находившийся на пороге смерти, так и не смог больше заснуть в тот день. Потом, в разговоре с лордом Малмсбери он обмолвился: в прошлом, часто поднятый на ноги среди ночи каким-нибудь срочным сообщением, он вновь спокойно засыпал. Но на сей раз премьера охватило такое волнение, что он оделся и спустился вниз в явно неурочный час — было всего три часа утра.

После того как известие о гибели Нельсона появилось в «Газетт экстродинари», а другие ежедневные издания поместили развернутые отчеты о происшедшем, Лондон погрузился в торжественное молчание. В тот вечер некоторые дома осветились снаружи фонарями. В театрах зрители пели «Правь, Британия». В Тауэре и королевских парках прозвучали орудийные салюты. Но, как писала «Нейвл кроникл», «повсюду ощущалась подавленность, какую не было сил превозмочь. Горечь утраты лорда Нельсона оказалась куда сильнее радости от одержанной победы». В другой газете — «Таймс» — говорилось о «всеобщей глубокой потрясенности»: «Не знаешь, то ли скорбеть, то ли радоваться. Страна одержала великолепную, решительную победу, равной которой не найти в морских анналах Англии. Но досталась она слишком дорогой ценой. У нас больше нет великого и отважного НЕЛЬСОНА». «Морнинг пост», оплакивая «судьбу любимца нации», утешала себя мыслью, что «конец его карьере положила война, обессмертившая его имя». Наконец, «Морнинг кроникл» утверждала: «По чистоте помыслов и добродетели не на одних лишь словах с лордом Нельсоном не сравнится ни один человек в мире».

Его памяти посвящались элегии, баллады, гимны. В книжных лавках вовсю торговали эстампами с различных портретов героя. Профиль Нельсона появился на сувенирных тарелках и графинах, крышках табакерок и банок под варенье, на кубках и чайных подносах, жестяных банках с чаем и изящно вышитых салфетках, в книжках для детей. В проповедях прославлялись христианские добродетели Нельсона. Ему возносились благодарственные молитвы. Стены домов пестрели плакатами с призывами во всем походить на храброго и добродетельного героя: «Бойтесь Бога, бойтесь греха и больше ничего не бойтесь». Иногда такие призывы подходили к опасной грани богохульства: Нельсон изображался в образе второго Христа, а «Общество братьев» — в виде его учеников. По всей стране толковали о том, какие ставить ему памятники, какие статуи воздвигать. Его именем называли корабли, улицы, площади, таверны, даже небольшие города[63]. «То в форме ягоды крыжовника его изобразят, — пишет автор заметки в «Морнинг пост», — то гвоздики; то придадут черты рысака, то призового барашка».

Живописцы без устали трудились над сценами из его жизни и картинами, изображающими последние часы жизни Нельсона, как, наверное, он и сам того бы пожелал. Несколько лет назад на одном из обедов ему случилось оказаться за столом соседом Бенджамена Уэста, сменившего незадолго до того сэра Джошуа Рейнольдса на посту президента Королевской академии живописи. В разговоре он заметил, что, к сожалению, в молодости не выработал в себе вкуса к живописи и слабо разбирается в этих делах. И все же, добавил Нельсон, есть одна картина, некогда сразу же произведшая на него глубокое впечатление, и с тех пор он, стоит увидеть репродукцию в витрине какой-нибудь книжной лавки, всегда останавливается посмотреть. Это «Смерть Вулфа» кисти Уэста. И он спросил автора, отчего у него нет больше ничего в том же роде. «Оттого, милорд, — ответил художник, — что нет больше таких персонажей».

— Действительно, — проговорил Нельсон, — об этом я как-то не подумал.

— Однако же, боюсь, милорд, — продолжал художник, — как бы ваша доблесть не подсказала мне новый сюжет, и коли так случится, я непременно воспользуюсь предоставившейся возможностью.

— Серьезно, мистер Уэст? — живо откликнулся Нельсон, подливая себе шампанского. — В таком случае надеюсь, в очередном сражении я найду свою смерть.

Нечто в том же роде сказал он и скульптору Джону Флаксману, когда его познакомил с ним сэр Уильям Гамильтон. «Секунду, милорд, не торопитесь, — остановил его Гамильтон, увидев, как Нельсон покидает компанию. — Позвольте представить вам мистера Флаксмана. В своем деле он человек такой же необыкновенный, как вы в своем. И поверьте, именно он — художник, достойный сделать ваш памятник.

— Правда? — И Нельсон, по словам присутствовавшего при этой сцене Уильяма Хейли, с живостью схватил за руку Флаксмана. — В таком случае я бы от души хотел, чтобы так и было»[64].

Настоятель Вестминстерского аббатства заказал лепщице Кэтрин Андрас восковую фигуру Нельсона для привлечения туристов. Впервые увидев изображение, необычайно похожее на оригинал, леди Гамильтон не смогла сдержать слез и всячески порывалась прижаться к нему губами. Остановило ее лишь предупреждение, что краска еще не просохла.

В тавернах, на постоялых дворах моряки, знавшие, по их словам, Нельсона или служившие под его началом, всячески восхваляли его мужество, добросердечие, легкий нрав, человечность. «Слава его, несомненно, достигла пика, — отмечал лорд Минто, — а ведь он мог дожить до этого момента». Сам лорд Минто при известии о смерти Нельсона «испытал настоящее потрясение и весь день пребывал в тоске и подавленности». Его охватило чувство «невосполнимой утраты».

Горечь потери заставила забыть пороки героя. Слава Трафальгара затмила неаполитанские грехи. Тщеславие, принимавшее порой абсурдные формы и явно заслуживающее порицания — и в прошлом ему подвергавшееся, — ныне выглядело невинным грешком. Приступы слабости и детские капризы, безусловно, перевешивались человечностью и душевной щедростью. Разлад в семье воспринимался как естественное следствие всепоглощающей любви к другой, неотразимой женщине. В общем, возникло всеобщее убеждение: при всех своих недостатках Нельсон — великий человек, первый подлинно национальный герой, признанный в качестве такового еще при жизни, а как морской офицер он в полной мере заслужил выпавшее на его долю поклонение, заработав репутацию величайшего английского флотоводца не только победами на море, но и стилем поведения с людьми, помогавшими ему эти победы одерживать.

Эти люди со временем привыкли не только уважать его и восхищаться, но и по-настоящему любить, что и побудило экипаж одного из кораблей преподнести Нельсону модель своего фрегата, сделанную из слоновой кости. Он потом поставил ее в своей каюте. Люди знали — Нельсон в лепешку разобьется, но сделает так, чтобы они были должным образом накормлены и одеты, сделает все от него зависящее, как отмечал служивший с ним на Балтике полковник Стюарт, чтобы каждому нашлось дело в чреде тягучих морских будней, и ни за что не забудет отметить примерное поведение; если с кем обошлись не по справедливости, непременно найдет способ ее загладить, как это произошло в случае с капитаном Уильямом Леменом, незаслуженно наказанным за потерю шлюпа. В то же время моряки мирились с тем, что дисциплина на судне может поддерживаться лишь самыми суровыми карательными мерами, ведь многие из них шли на службу против воли, а многие на берегу либо преступали закон, либо приближались к опасной грани правонарушения. Но они твердо знали: лорд Нельсон никогда не примирится с несправедливым или чрезмерно жестоким наказанием. Он и офицеры, ему подобные, заставляли матросов испытывать гордость за принадлежность к лучшему флоту в мире.

К мичманам, «детям своим», Нельсон проявлял особое внимание. «Робких он никогда не бранил, — отмечает леди Хьюз, шедшая много лет назад с Нельсоном в Вест-Индию на «Борее», — напротив, всегда стремился показать им, что не требует и не желает от них ничего большего, нежели он сам готов сделать в любой момент. Я своими ушами слышала, как он говорит одному юноше: «Ну что, сэр, вперед, не встретиться ли нам на топ-мачте?» На такой призыв нельзя было не откликнуться, и бедняга немедленно двинулся наверх. О том, насколько ловко у него это получилось, его светлость не обмолвился ни словом, но, дождавшись, пока молодой человек доберется до цели, приветливо заговорил с ним о том, что лишь сожаления заслуживает тот, кто ни в чем не видит опасности и даже малейшего риска… Точно так же, каждый день, наведывался он в классную комнату, где молодежь проходила уроки кораблевождения».