Кристофер Хибберт - Частная жизнь адмирала Нельсона

• Название: Частная жизнь адмирала Нельсона
• Автор: Кристофер Хибберт
• Издательство: М.: ACT: ACT МОСКВА: Транзиткнига, 2006. — 494, [2] с.: 16 л. ил
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-031326-8 (ООО «Издательство АСТ»), 5-9713-0604-9 (ООО Издательство «АСТ МОСКВА»), 5-9578-1891-7 (ООО «Транзиткнига»)

Один из самых прославленных адмиралов мировой истории, поразивший современников и восхитивший следующие поколения своей удивительной способностью выигрывать совершенно безнадежные на первый взгляд сражения.

Честолюбивый флотоводец, сделавший, возможно, САМУЮ впечатляющую и стремительную карьеру за всю историю Британских военно-морских сил.

Идеальный военачальник, он был далеко не безупречен в личной жизни — его романтическая и скандальная связь с леди Гамильтон стала основой бесчисленного множества книг, спектаклей и кинофильмов.

Что в них правда, а что — вымысел?

Где истина, скрытая среди бесчисленных легенд и мифов, окружающих имя Нельсона?

Читайте об этом в книге знаменитого британского историка Кристофера Хибберта!

Christopher HibbertNELSON(A Personal History)

---

Не оставлял Нельсон своими заботами и обслуживающий персонал орудий. Один подносчик зарядов, достигнув преклонного возраста, любил рассказывать, как Нельсон, совершавший обычный обход орудийных палуб, как-то остановил его, когда он бежал по какому-то поручению. Адмирал похлопал его по плечу и, указывая на робу, которая могла загореться в приближающемся сражении от малейшей искры, мягко заметил: «Сними-ка лучше рубаху, мой мальчик, а то, глядишь, как бы тебе нынче не попасть в беду».

Нельсон пристально следил за продвижением своих «детей» по службе, используя любые имеющиеся в его распоряжении возможности способствовать их карьере. Порой — как в случае с его юными родичами, вроде Джошиа Нисбета или славного, но ветреного Уильяма Болтона, — это получалось у него не слишком удачно, а порой — как в случае с их сверстниками Питером Паркером или Уильямом Хостом — дело, как говорится, сладилось.

Что касается последнего, Нельсон стал ему просто «лучшим другом». Томасу Фримантлу в жизни не встречался человек, который бы «с такой же легкостью завладевал вашим сердцем». Герцог Кларенс говорил: «Никогда бы не подумал, что могу для кого-нибудь, даже для ближайшего родственника, столько сделать, и все еще делаю, как для бедного Нельсона». Даже Коллингвуд, при всей своей сдержанности, не мог вспоминать о смертельной ране Нельсона, «не испытывая такой боли, как если бы это происходило прямо сейчас». Имя «(его) дорогого друга всегда будет свято для британского флота». Сердце старого адмирала «разрывается от мучительной боли». Капитан Блэквуд говорил жене, что «на таких условиях» он ни за что бы не хотел быть свидетелем Трафальгарской победы, а Харди писал: «Она стоила стране жизни, которую не окупишь никакими деньгами, а я эту смерть буду оплакивать до конца дней своих».

Александр Скотт признавался одному из приятелей, что оплакивает «утрату самого удивительного собеседника, с кем (ему) приходилось общаться, — великого и очень простого человека, — такого славного и такого простодушного». До 21 октября Скотт «за последние годы не пролил и слезинки», но с тех пор, особенно «оставаясь наедине с самим собою», ведет себя «как ребенок». «Не говоря даже о героизме, — продолжает Скотт, — стоит вспомнить, каким удивительным, добрым малым он был, как скромно и в то же время достойно вел себя, прямо-таки глупею от горя утраты».

«Смерть Нельсона, — писал Сэмюэл Тейлор Колридж, остановившийся в Неаполе по пути домой с Мальты, где он служил секретарем Болла, — казалось, сблизила всех, все стали родственниками, охваченными единым чувством беды. Никогда не забуду скорбного выражения лиц, этого всеобщего оцепенения… На улице меня останавливали, чтобы пожать руку, десятки людей — просто они видели, как по щекам у меня катятся слезы, и догадывались, что я англичанин; а иные, не выпуская руки, и сами сотрясались в рыданиях». Королева Мария Каролина говорила, что будет скорбеть по нему до конца жизни, «ничто не могло утешить ее в утрате».

Леди Элизабет Фостер писала: «Никакими словами не передать чувства, охватившего людей при известии о гибели любимого героя. Этот день запомнится навсегда — как день величайшей победы, одержанной нашей страной, и величайшей утраты, ею понесенной. Нельсона, дорогого, дорогого нашего Нельсона, больше нет. Великий, храбрый, щедрый Нельсон…»

Дети разделяли скорбь вместе с родителями. Леди Браунлоу, достигшая тогда четырнадцати лет, вспоминает, как кто-то «ворвался к ним в дом и сказал, что одержана величайшая победа на море — французы и испанцы разбиты, но погиб Нельсон. Услышав это, я, к величайшему изумлению гувернантки и других присутствовавших, замертво свалилась на пол. Потом я сама подумала, как это странно, ведь Нельсона я и в глаза не видела».

Поэт Роберт Саути, которому тогда исполнился тридцать один год и который восемь лет спустя напишет биографию адмирала, вспоминает, что смерть Нельсона воспринималась в Англии даже как нечто большее, чем национальная катастрофа: «Услышав горестную весть, люди бледнели на глазах, словно узнав о смерти близкого им друга. У нас внезапно отняли предмет нашего восхищения и любви, нашей гордости и надежд, и казалось, до нынешнего момента мы сами себе не отдавали отчета, насколько любим и ценим этого человека»[65].

Принц Уэльский, по свидетельству миссис Фитцхерберт, «по-прежнему ощущал себя глубоко удрученным» смертью Нельсона. «Я любил его, как друга», — говорил сам принц. А леди Гамильтон, явно вопреки реальному положению дел, сообщала в письме Александру Дэвисону — которое, по ее расчетам, будет передано его высочеству, — что любовь была взаимной: Нельсон якобы «обожал» принца. Принц все еще настаивал на своей роли главного плакальщика на похоронах Нельсона, — «высокая честь», которой доктор Уильям Нельсон, ныне второй барон Нельсон, естественно, весьма дорожил. Он писал полковнику Макмэхону, «как глубоко тронута семья (его) незабвенного брата вниманием Его Высочества и как высоко все они ценят столь убедительное свидетельство его любви, как участие в захоронении останков покойного».

Через два дня после написания этого письма Уильям Нельсон, в знак признания заслуг брата, удостоился графского титула. Он поспешил в Лондон на положенную по такому случаю церемонию, где остановился в гостинице на Фицрой-сквер, а затем снял дом на Чарлз-стрит, неподалеку от Беркли-сквер.

Денежное вознаграждение со стороны государства также пошло настоятелю, отказавшемуся уступить свое положение пребендария в Кентербери доктору Скотту, хотя старший брат рассчитывал, что, получив наследство, Уильям именно так и поступит. Парламентским актом было установлено: «сумма из казны Великобритании, не превышающая 90 тысяч фунтов», будет передана ему на приобретение достойного поместья, а вдобавок к такому гигантскому подношению Уильяму Нельсону и наследникам титула графа Нельсона Трафальгарского и Мертонского будет выплачиваться ежегодная пенсия в размере 5 тысяч фунтов[66]. В письме Джорджу Россу леди Гамильтон иронизировала — новоиспеченному графу потребуется «большое мужество», чтобы принять честь именоваться именно так[67].

Жена графа Нельсона умерла в 1828 году, а на следующий год, по свидетельству сэра Уильяма Хотэма, уже безнадежно глухой, он женился на Хилари, вдове своего кузена Джорджа Ульрика Барлоу и третьей дочери адмирала Роберта Барлоу. Через два года после смерти графа Хилари вышла замуж за Джорджа Томаса Найта — племянника Джейн Остен. Сын графа Горацио умер в 1808 году девятнадцати лет от роду. Дочь, леди Шарлотта, вышла в 1810 году за барона Бридпорта и по смерти отца унаследовала его сицилийский титул, сделавшись герцогиней Бронте. Сравнительно с семейством Нельсона Катберту Коллингвуду достались не столь щедрые дары. Он получил баронский титул и пожизненную пенсию в 2 тысячи фунтов плюс тысячу, после его смерти, вдове и 500 каждой из двух дочерей. Он пытался передать титул старшей из них, чей муж взял имя Коллингвуд, но из этого ничего не вышло. Капитан Харди стал баронетом, но поскольку у него были только дочери, баронетство это, как и баронство Коллингвуда, оборвалось с его смертью.

Вдобавок к почестям и деньгам, доставшимся по смерти брата, правительство выделило еще по 10 тысяч всем его сестрам. Впоследствии эта сумма увеличилась до 15 тысяч. Вдовствующая леди Нельсон, получившая от лорда Барэма письмо с соболезнованиями по поводу смерти ее «яркого спутника», получила от правительства ежегодную пенсию в 2 тысячи.

Несмотря на собственные усилия и настойчивость матери и друзей, леди Гамильтон тщетно ожидала подобных же знаков внимания, выдвигая в переписке и разговорах с Джорджем Роузом и другими совершенно нелепые претензии, будто именно она уговорила своего «прославленного и любимого, навек ушедшего Нельсона» пойти на предприятие, стоившее ему жизни, а нации принесшее великую победу. Роуз отправился к Питту, но премьер-министр, в то время уже слишком больной, не стал заниматься этим делом. Его преемник, лорд Гренвилл, человек, по определению Эммы, «с холодным сердцем», не выказал никакого желания что-либо предпринять. Точно так же и граф Нельсон и пальцем не пошевелил, чтобы вступиться за женщину, от которой он вскоре вовсе отвернется. Другие, к кому она тоже обращалась, что-то обещали, но только на словах. Александр Дэвисон взялся лично и конфиденциально написать принцу Уэльскому, вложив в конверт копию «последнего обращения (лорда Нельсона) к своему королю и стране с просьбой оказать поддержку леди Гамильтон, бедной женщине, чьи страдания не поддаются описанию». Принц подтвердил получение письма, заверив отправителя, что если бы то зависело от него, «не было бы просьбы или пожелания нашего незабвенного и любимого друга, нашего обожаемого героя», которое бы он «не считал своей высокой обязанностью перед друзьями и страной выполнить». Это долг перед «его памятью и его несравненными и непревзойденными заслугами». Письмо передали королевским чиновникам, от него отмахнувшимся, постановив: леди Гамильтон достаточно обеспечил ее покойный муж, а насчет услуг, якобы оказанных ею стране в итальянские годы, у Нельсона сложилось превратное впечатление. «Бедной женщине» не удалось даже побывать на похоронах возлюбленного. Сам король остался совершенно равнодушен к претензиям прелюбодейки. Когда вновь испеченный граф Нельсон явился к его величеству восстановить знаки отличия кавалера ордена Бани, король лишь безучастно посмотрел на них, повертел в руках и, не говоря ни слова и не слушая графа, рассыпавшегося в благодарностях за почести, оказанные ему лично и семье «нашего любимого брата», двинулся к двери. Граф еще успел сказать несколько слов о религии, исповедываемой братом, — «истинной религии, велящей нам отдавать жизнь за короля и страну». В ответ король коротко бросил: «Он сам выбрал свою смерть».