Александр Алейник - Абрис

• Название: Абрис
• Автор: Александр Алейник
• Жанр: Поэзия
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-905636-40-0

Роман начат 9 апреля 2012 года и закончен сегодня, 5 сентября 2012-го. Удивительно, что так быстро. Я не знаю, чтобы было так. Роман в сонетах и массе других стихотворений, мгновение – и готово.

Сонет – это форма стихотворений, придуманная во Франции в XIV веке. Сонетный роман – у Пушкина. Так же поступил и я. Всё получилось.

Благодарю мою жену Маргариту Никитину за то, что напомнила мне вещи, которые я забыл. Маму мою, Кац Раису Иосифовну, за то, что она рассказала мне, а я поместил в роман. Спасибо Дмитрию Бобышеву, старинному моему другу, за память его. Благодарю друга моего Игоря Чурдалёва. Он помнит то, что я забыл.

Роман основан на моей жизни. Всё правда. Он обращён к будущему. Пусть люди прочитают его – об одном человеке 20-го и 21-го века, о его друзьях и врагах. Одним – слава, другим – позор, они ископаемые люди, третьим – моё глубокое уважение, обыкновенным людям.

Время – лучший друг романов. Слава времени никогда не соврёт, всё исправит и поставит во временной ряд.

---

7

Купанье на Узоле летом,
Хорошее для всех ребят,
Вдруг обернулось культпросветом,
В котором я пред небом свят.
Купаюсь, а Брунова с Галей
Тамойкиной, без всех регалий,
Плывут сажёнками ко мне,
Хватают причиндал, зане
Тихонько отплывают, зная,
Что я догадлив в меру сил,
Я тоже кое-что схватил,
О чём мечтал? Как все, о Рае,
В котором ожидают нас.
Нескоро, в наш недобрый час.

8

Мы ехали с отцом и братом
В Крым, в Севастополь; после всех
Учёб моих ко мне возвратом
Явился снова мой успех
В том, что хотел я – море с ветром.
Не видел моря. Километром
За километром вширь и вдаль
Раскинувшися, пастораль
Уравнивала нас с другими.
Палатка. Море. Мы сидим.
Костёрчик. Выше сладкий дым.
Прекрасно, мы неколебимы
В желаньи моря, ветра, дня
Хорошего, для вас, меня.

9

Отец бинокль взял, и в бинокль
Смотрел я, время подошло
Столоваться нам, и много ль
Народа? Нет, оберегло
Нас эта штука, смотришь-видишь,
Столовая стояла выше,
Чем мы. – Да никого, пойдём? —
Мы шли, а так-то мы прождём
До ужина. Мы входим, видим:
Вертинская! Как хорошо!
Я ем свой суп. – Тебе ещё?
– Да, папа. – Точно, пирамиду
Воздвиг бы я на месте том,
Она купалась бы – фантом!

10

Шторм ночью. Я иду купаться.
Вхожу, наверно, полчаса
(Потратил глупо я на танцы,
Чтобы увидеть чудеса
Волны огромной, что крутила —
Она меня поколотила).
Я вылезаю, не могу!
Не пожелаю и врагу
В такой проделке оказаться,
И рёв свирепейшей волны,
Которой все права даны
Заставить вас погибнуть, сдаться.
Но выбрался я на песок:
Помиловал меня мой Бог.

11

Взяв чемодан, пошёл я с братом
На низкий холм за миндалём.
Пришли мы в рощу, тут каратом
Увидел в небе голубом
Миндаль, полез и сразу скинул.
Брат расколол, потом отринул.
Сказал мне: «Горький». Сразу слез.
Другой попробовал: «Да, есть!»
Часа за два набрали кучу
Орехов, так что чемодан
Тугой, почти как барабан.
Мы донесли его, измучась.
Отец попробовал его.
Сначала вроде б ничего.

12

Попробовал его другой раз,
Коля меж камней тот орех,
И Лёва, брат мой, удивит вас,
Он корчится – хороший смех.
Мы объяснили папе промах:
– Ты хочешь? Вот тебе солома
За сено. Папа понял нас,
Погневался чуток, угас.
А Севастополь, мой любимый,
Из всех российских городов,
Он как родимое гнездо
В веках минувших, нелюдимо
Стоит у моря, высший шик,
И память прошлым ворошит.

13

Вернулся в Горький и пошёл
На почту, потрудился малость.
Я в восемь, ровно, как щегол,
По зову птичьего Пегаса
Хватал все письма на плечо
И шёл трудиться. Мне ничо
Таскаться с тяжеленной сумкой.
На телеграмме закорюка —
И дальше шёл до двух часов,
Когда пустела почтовая,
И день в разгаре, припевая,
И не считая ни шагов,
Ни километров, снова я
Иду по краю бытия.

14

В июле я и Юра Смолин
Отбыли вместе в Ленинград,
Приехали и откололи:
Пошли в жилупр. Без всех бравад
Мы двое робко объявились.
Начальники нам удивились.
Подумали и взяли нас.
Мы вышли, тут мой пыл угас.
Товарищ мой заныл, мол, плохо
С желудком, я сказал ему,
Что лучше было б, по уму,
Отправиться, чем чаще охать,
Назад, в деревню, чем стонать.
Я понял: грань перейдена.

15

Когда садился в Юрой в поезд,
Он начал жаловаться мне,
Мол, то да сё… Я, успокоясь,
Сказал себе: всё это вне
Того, что едем с ним – и дальше
Всё путешествие и наше
Общение друг с другом шло
Неровно, душу мне скребло
Нытьё его, но ехал, думал:
Всё блажь, не может он брюзжать.
Я должен друга уважать.
Он на меня смотрел угрюмо.
Наверное, он в те часы
Узнал себя – и на весы.

16

Мы поругались, но мы в баню
Пошли в надежде всё спасти.
Разделись. Пар. Я оболванюсь,
А надо бы и нам схватить
Секунду. Быть или удасться.
Не надо нам вовсю бодаться
С тем, что прекрасно знает нас,
Что тут поделаешь, наказ
Должны сейчас же мы исполнить.
Судьба всё правильно вершит,
И только-то её смешит —
Попытка явная упомнить,
Что привело нас вот сюда:
Надежда? Истина? Беда?

17

Мы мылись в бане Ленинграда,
Когда ко мне сквозь пар прошёл
Какой-то парень. Как цикада,
Средь тысячи людей нашёл
Меня. Мы пообщались малость,
Потом всё это прожевалось.
Мы с Юрой порешили врозь
Продолжить наш двойной наркоз.
Я остаюсь тут, в Ленинграде.
Он двигает тотчас домой.
Не может быть нам жизнь тюрьмой.
Всё обоюдно, при параде.
Он едет в Горький, я – вперёд,
Пока труба меня зовёт.

18

Мы вышли с этим парнем вместе
Из бани. Он постарше был.
Он не понравился в ответе,
По-моему, он лебезил
Передо мной. Решил я плюнуть
На нового лейб-гвард-драгуна.
Он не помеха мне во всём,
Ни ночью, утром, днём.
Я буду сочинять поэмы,
Стишки, возможно, всё подряд.
Передо мной стояли в ряд
Три важных и глубоких темы:
Во-первых, что-то про себя,
Другое-третье шло, знобя.

19

Он накормил меня отменно
В квартире, близкой от того
Местечка. В счастье незабвенном
Мы с Юрой говорили: «Во!».
Три дня как Ленинград стал чудом,
Доведшим и меня до зуда,
Вода его, его мосты
Непредставимы и златы
Для этого тугого неба,
В которое и я смотрю,
Встречая летнюю зарю,
Когда как пламенная Геба
Доступна в юные часы.
Потом их порастащат псы.

20

Три дня прошло, и стало жарко
В квартирке маленькой его.
Стал ныть, и утлая хибарка
Стоит совсем не для того
Чтоб умерли мы: «Лучше смыться
На Сиверскую». «Там, моя киса,
Мы славно проживём с тобой.
Договорились? Сразу в бой!»
Поехали из Ленинграда
На электричке. Сорок пять
Минут. И надо мне опять,
Во славу собственного зада
Расчухать так, чтоб объяснить,
Что требует по гроб лечить.

21

Неделю прожил я. Но вечер
Перевернул меня: «Пошли
На танцы». Я, как нужный дренчер,
За ним сёйчас же повалил.
Приходим. Девочки. Скучаем.
И холодно. Согреться б чаем.
Пошли назад. Что видел я:
Поляна, тропка, все края
Заполнены, повсюду пары,
Совокупляются, не вру!
А сверху точно серебру,
Луна, и звон ночной гитары,
И пенье звонкое звучит.
«Свалились здесь! Где ихний стыд!»

21

Одна стояла на коленях.
Другая, задом шевеля,
Лежала будто на сиренях,
Глаза закрыты, распалясь
От парня, что округлой попой —
Наверное, он был без трёпа —
Всё приводил её в экстаз,
За разом – раз! За разом – раз!
Я перешагивал, мне стыдно
Об этом вам писать сейчас,
Но ночь была, и поздний час,
Который вам совсем не видно.
Но мне перед глазами блуд.
Не грех, что люди перечтут.

23

Я перешагивал, как шпалы,
Когда идёшь ты по земле.
Луна над всеми так сияла,
Что путь неблизкий побелел.
А им плевать, у них охота,
Какое дело до кого-то,
Желают – тут же бух в постель,
И электрички близкой трель
Тревожит ухо их не больше,
Чем ваше ухо шум машин,
Или какой-нибудь раввин,
Живущий в Вашингтоне, в Польше.
Какое дело до него?
Вы что, сдурели? Ничего.

24

Пришли домой, попили чаю,
Согрелись, а потом мы спать
Отправились. Я замечаю
Во время сна – ого! – опять
Какое-то вдруг шевеленье.
Я вскакиваю. Побеленье
Его лица, ах, гад! За мной,
Его ждут счастие и зной!
Я собираюсь на рассвете.
Вот электричка. Я сажусь.
Я еду в Горький. Я так злюсь
Не в сторону его, ответьте,
Что я совсем пропащий фрукт,
Там роза, там вонючий лук.

25

Приехал, братик сумасшедший!
Я видел, как он тут рыдал.
Он утешался, друг сердешный,
Жену Раису проклинал.
Он плакал так, как вам не сниться!
К нему, сердешному, все птицы,
Вороны из далёких мест
Спешили, но ни бе ни ме
Они в печали не сказали.
Горюет, лапочка, пусть так:
– Ворона, дай, дружок, пятак,
Пока тебя не увязали
За ним. Рыдания. Удар.
Ворона клюв раскрыла: ка-р-р-р.

26