Борис Михин - Справочник городских рассветов

• Название: Справочник городских рассветов
• Автор: Борис Михин
• Жанр: Поэзия
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-7949-0564-9

Вашему вниманию представляется сборник стихов Бориса Михина.

---

Аве

Замолк сверчок,
наверно, неисправен.
Замком, свечой,
вселенной не доволен,
всё ж говорю людскому поголовью:
– Аве!..

Я видел чёрное
и в рощах белоствольных,
и души белые, измазанные в красном,
и думаю, что это – не напрасно.
Вольно!..

Когда-то защищали честь на шпагах,
верней, своё понятие о чести.
Теперь другая честь.
К плечу «винчестер»,
Шагом!

Мораль надрессирована, как пудель.
Но, тем не менее, живём не хлебом,
и пусть – не все.
И пусть – Бог в нас и не был, —
будет!

От сингулярности процесс не быстрый,
но тащит в будущее, как канатом.
А вот от пустоты спасёт команда:
– Выстрел!

Важнее точка после всех заглавий.
Сверчок сломался, видимо, просрочен.
И в полной тишине я ставлю точку.
Аве.

Вообще-то

Вообще-то, всё было не так.
Вдоль дороги любили жить лисы,
километры летели стремглав.
Вдаль, вдаль, вдаль сумасшедшим Улиссом.

Вообще-то, улитки ползли
в камышах после возле залива,
треск сорок по кустам полузлил,
полурадовал май несолидный.

Вообще-то, сложив жизнь в «потом»,
позабыл, где оставил котомку.
Тишины слушая шепоток,
наблюдал временные потоки,

вообще-то, не зная ведь, как
соотносятся вечность и время.
Там, где нет нас, всего – на века,
там, где мы, время слаще варенья,

потому что всегда его нет.
И молчание громче крещендо.
Всё не так было…
Осатанев,
не смогу сказать – как, вообще-то.

Флуктуации и смысл

Потрачу об не на, а вместо,
не извинюсь
это за но.
Звонок.
А подложив свинью
углам и карачун невестам,

жужжали вечным синева
и следствие первопричиной.
Что если связь их нарочито
разрушить, взяв нас не, не вас?

Во флуктуационном мире
порядку быть
возможно не.
Странней
углов живут кубы;
там, знаю я, – бывал с промилле.

Незаменимый

Весна началась за вокзалом, на дальних путях,
там стрелка ломалась морозом ещё аккурат,
картавый смотритель держал на щетинистостях
улыбку и ждал, как откроется старенький тракт.

Егда же открыша одесную марта пути,
прииде великыя радостия, что теперь
пора, стоит только пора за весну потереть.
Смотритель вкушал лишь возможность – уйти не тот тип.

Масштаб посмеявся над ним, ни во что же вменив,
огромный дух весь уместивши в железность дорог,
вне дальнего, вне невозможных и вне времени,
он был только здесь, словно там – лепый лес за горой.

Он мнити, бо так, будет незаменимым зато
отныне и присно, стараясь весну заманить.
Весна-то пришла.
А смотритель вдруг стал заменим.
И залито небом окрест по апрель золотой.

В спичечном коробке

Не спастись весной от сердцесжатия.
Люди, чтобы (будет нелегко)
вспомнить, как там, в детстве, повышайте
в мае собираемость жуков.

Новенькая зелень в цвет салатовый,
сумерки и стайки детворы,
«чёрная дыра» в груди – расплата
за возможность вырасти.

Дворы
суетой и визгом насыщаются,
увеличивая пустоту
собственного нынешнего счастья.
В коробке́ жук.
Кухня. Скрипнул стул.

Не так

Не те, так эти.
И – никто.
И в вожаках артист эстрады.
Испытывается не радость,
а несвобода, что «не то».

Порабощённый, в темноте
квартиры, верил, что – не будет,
под кофе подрезая пудинг.
Нет, кажется, опять – не те.

Не с ними и не с теми.
Но
не сменим голову, снимая
повязку с глаз, не понимая,
что не вокруг – в тебе темно.

Диванчик

Кепку в карман, лезь-ка на броневик,
броневики – символ универсальный.
Если понравилось, сверху кивни.

Только не солоно чаще слезали,
чаще записываются в вожди,
не понимая, что это ошейник.
Это жестокий и сладкий престиж —
лёгкость принятия важных решений.

И, насмотревшись на мелких чинуш
в рангах великих спасителей, смехом
мы ничего не решим…
Покачнувшись,
слово, как пулю, лови грудью.

Эхо —
это последствие. А броневик,
так как блестит, быдлу в кепках заманчив.
Так что за эхо себя и вини.
И свой любимый кургузый диванчик.

Сигарет

Закурите его, полубоги,
ведь иначе никак не начать,
ведь неначатое – только боком
целиком, а даже не часть.

Не бросайте его в пепельнице,
он потухнет под пеплом себя.
Приблизительно так по больницам
у каталок колёса скрипят.

Доведите его до победы
и того, что нельзя отрицать,
хуже брошенным, чем недопетым;
у неначатого нет конца.

Имея право

Не бойся, Родина, я знаю,
ты бросишь, даже не шурша,
но не тобою – не дышать,
а без тебя – никем не занят.

Тебя ругать имею право
и не позволю никому.
Тебя любить – не крест – хомут,
и даже – капельку – бараном.

На старом кресле из ротанга
интеллигентить острякам —
такая русская строка
в отаре.

Отдать

Мир выглядел стеклянным донельзя,
пока ещё прозрачным, не разбитым,
и были направления развиты,
гирляндами на путнике вися.

И спутники, сведённые в ГЛОНАСС,
ему куда-то рекомендовали,
но там, где будет всё, не будет нас,
а следовательно, дороги врали.

И он решил: какая ерунда,
раз не останется потом того, что
захочется другим назначить прошлым, —
отдать.

Братишка

Это похмелье, братишка, похмелье,
каменный, тусклый, суровый мешок,
здесь улучшение если, то мельком,
и никогда хорошо.

Это наутро, братишка, наутро,
а до утра можно и не дожить;
это – реальность, братишка, – не утка,
и не считаются вниз этажи.

Это не горе, братишка, не горе —
русская и для не русских болезнь;
деньги и удаль уходят рекою,
и не приходят платить за билет.

Разные ритмы одного

Чуть больше поменьше
навраться в три горла,
тетешкать, понежить
негордую гордость…

Не помню точно, а пришлась мне в пору
прошедшая весна (?). Другое помню:
как мурманским таксистом объяпонен,
как недоделал «самых важных» прорву…

А катится валом
история, угол
последний – вон, справа,
за ним камень, луг и…

С утра в моем любимом парке зябко
и дворники не убирают листья,
и выглядит жизнь неспешаще длительной,
скрипит забор какой-то железякой…

По вотчине бега —
дороге – дорожишь
машинно, но мелко,
и – неосторожно…

И верится, что дело не в помаде,
а в смене темпа и ответных чувствах;
ногою – шарк по листьям, и – лечу и
хочу не быть живущим автоматом.

Категории и Ничьё

Настало.
Всегда настаёт.
А дальше сдаётся наставшее;
уставший шеллак на наташах
и прочее всё – не твоё.

А то, что твоё, это где?
В анфас обращается к ворону
задумчивая Категория —
а вдруг он споёт, вдруг – стратег?

Ушло.
Ведь уходит всегда.
Останется Игг.
Даже Один, но
всё время куда-то уходит,
Слейпнира сменив на седан.

Причём тут ничто ни при чём.
Парчой Категория стелется
вневременная – что ей сделается,
когда рассердилось Ничьё?

Предопределённость

Надо бы: три метра потолок,
паркинг, на столицу вид из зала,
загородный дом в штук шесть колонн, —
надо.
Но совсем не обязательно.

Хочется: догнать и преуспеть,
колоколом по небу трезвонить
и официантам тыкать перст.
Хочется всего, а не чего-нибудь.

Можно бы: альфонсом ли, козлом —
тратить жизнь на сотни женщин ажно
или алкогольный мозговзлом, —
можно всё.
Но это всё не важное.

Будет всё равно, как не просил,
и замшелый, треснувший крест-надолб,
и способность злобно не простить
всех подряд за собственное «надо бы».

Новое небо

в две сотых карата обломок таланта
по сопкам горбатым вёз глобус атлантам
топтались могучие выкрутив плечи
сталь туч погремучих на грудь обилечив
обломок убого и как-то так боком
сменил небо им как не поняли толком
но стало легко хоть танцуй хабанеру
вам странно
зато утро новое небо

Флажолеты

Обожгло снежинкой веко
не на миг, а на века,
жизнь кому-то исковеркав.
К главному не привыкать.

К мелочам теплее жаться, —
в них уютнее лежать,
не подсчитывая шансы,
каплям не слетать с ножа.

Но перчаткой – «что же это?» —
неприятное смахнуть;
тонкое, как флажолеты,
не свершится, упорхнув.

Очевидное неочевидное