Борис Михин - Справочник городских рассветов

• Название: Справочник городских рассветов
• Автор: Борис Михин
• Жанр: Поэзия
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-7949-0564-9

Вашему вниманию представляется сборник стихов Бориса Михина.

---

Лузер и мир

Таксист-философ не иссяк,
бьёт пыль войны в переговорных,
а в небо пукают коровы
раскачивающееся.

Араб шарахнул боевым,
спит дауншифтер на измене,
но большинство-то изменений
непреодолеваемы.

Поюзанный?
Так выпей яд, —
пусть треш, как женщина без клавиш,
зато от тусклого избавишь
«асудьиктокования».

и не произойдёт бэкап,
а мозг мой и мой мир расчистит
незаморачивающийся
трупоуборочный декабрь.

Чай и война

Чай красный, в новостях война,
практически, как тапочки, обычная,
на полке кич устал, глаза набычив,
долбить сознание, видна

работа мысли на стене
какого-то там сайта – нынче стены
ещё непробиваемей. Не с теми
сейчас.
Числа их несть.

Уютненько.
В окне сезон,
не подходящий под обои.
Когда-то явно здесь – обоим,
теперь и теням – не резон.

И что-то тихое бренчал,
как ветер под карнизом, завывая,
он знал про ключ, оставленный ей в вазе.
И – чёрным – стылый красный чай.

Канун свободы

Шалопай-ветроган
выбил стёкла фрамуги,
он был вкусным, упругим, —
невозможно ругать.

Выбил стёкла окну
в скучном доме напротив,
и, похоже, что вроде
там – свободы канун.

Он был вкусным, влетев,
и о большем напомнил:
«А ведь в детстве на пони…»
Серость туч-полотенц

невозможно ругать;
дом напротив, как принцип,
встал, отдав право птицам
с шалопаем играть.

Судьба запевал

Хелло, метро, будь ночью непредвзятым.
Луна мороз сбирала мертво-кучно,
и чувствуешь себя сбежавшим зятем,
бомжом, собакой, гамбургером, скучным,

и надо бы спросить у переходов,
просить ли или нет? Но без однако
они не скажут. Выпив pro и contra,
находишь, что невыбор одинаков,

и в поиске своих-чужих звучаний,
вот сука, своего и не находишь.
Любой в подземке звучней Лучиано,
любой прохожий будет вежлив в кое.

Затем орать, когда метро пустует,
чтоб подати от правды не сбивали.
И околоточный даст вам её – простую:
уничтожают только запевалу.

Не по клеткам

И можно «встать рядом», но только
хрустит под ногами «зачем».
Но есть люди вроде свечей:
стоят, лёд пока не исчез —
уютно поскольку на тонком.

И можно быть «первым и главным»,
но только тебе не нагнусь —
ты слишком один, будто скунс.
А впрочем, один хрен всё – гнусь,
но выдуманная «во благо».

И можно красиво, но «мелко»,
убористо, грязью трещать
о гибели «русскости», щах,
при этом себе всё прощать…
Всё можно.
Но как – не по клеткам?..

Незаметности

Когда-то не всё получилось.
И он, существуя безуглым,
раскаяниями сочился,
хотя что возможно безумней.

Чем точечнее, тем короче
собой незаметные судьбы,
а если ещё междустрочен,
то вовсе – не будешь.

Шариком

Хочется что-то железное,
как обещание рыцаря;
кожа с зажившего слезла, но
глубже запрет.
И не скрыться.

Это как сумерки в сумраке —
длительное и безрадостно,
крашеное грубым суриком,
краденое, заграбастано.

Хочется. Но мы отвыкшие.
…под гору, в небушко – «шариком»,
выкидыши, а не выигрыш.
И ничего не решаем.

Искры

Искрился воздух предвечерний.
Хотелось истину открыть,
хотя бы, как в романсе, – вчерне:
с обратной стороны искры.
что там?
Уже ли чёрным-чёрно?
Ответствовала тишина
рачительно-незалечённым,
что и она прав лишена.
Шаги степенно замедлялись
на понимание того,
что ничего не должно – ясным —
в победе городских снегов.

Неговоримое

Когда на напряженный ритм
ложится обликом расслабленным
неговоримое, дари
ты мне его послушать – мало ли…

Не каждому дано сказать,
да и услышать-то – не каждому;
а шум для тех и этих – казнь,
ведь тишину не нужно скрашивать,

пусть затекает под навес
дождиный ритм никем не созданным —
его достаточно на весть.
Огромное устало звёздами.

Мёд и просто так

Было всё ужасно просто так,
как и вообще всё во вселенной,
раздражала спесью красота,
в перспективе вроде веселело.

Распродажа мёда на углу
у метро навязчиво прилипла,
и, не опираясь о перила,
думалось, что демиург был глуп.

День не обязательно, что – днём.
Даже в простотаковости можно
пробовать прошедший год на мёд
разовой, как жизнь, дурацкой ложкой.

«Недо»

Зачем был снег мне в пятничное утро,
не знаю даже, что предполагать;
дорога как обычно пролегла,
но только трудно.

Не пряничной не выглядеть никак,
когда Москве на маковки снег-сахар;
заимствуется ярость росомахи
слегка.

Не я, не ты, никто, но держим невод
надежд и неудач… надеясь, и —
снег помогает тонкость уяснить —
с приставкой «недо».

Что пятница(?) – неделю недожив.
Не хочется не капельку, а очень, —
когда вставать.
Вот бы остаться ночью
и дорожить.

На косе

В заповедной чащобе
воздух просит – остаться,
невозможно с ним драться,
отвечаю: ещё бы.

Паучков в виде тюля
на рога крутят лоси;
море многоголосий
возле моря на дюне.

Близорукостью вытер
горизонт. Пляж скрипучий
к взгляду лентой прикручен…
Но остаться не выйдет.

Мы правы

На беспечной траве обеспечить покой,
а быть может, настоем всё той же травы.
Надмосковный закат был похож на бекон
и слоями, и цветом, и в тартарары.

Не спешите не пить: ни к чему абстинент
не приводит хорошему, так как отказ
всё равно, что расстрел.
Кто сегодня к стене?
Мир не закостенел, это значит – экстаз.
Если в плотность самбуки добавить абсент,
выпить по направлению к смыслу травы,
то придется воспеть. Точка.
Грустный проспект,
сквер, беспечность и факт:
никогда мы правы.

Искать и не терпеть

Уж если быть, то быть везде,
а прочей мелочи не стоит.
И может потому – пустое
терпеть жизнь, если хватит – день.

Уж если здесь, то значит петь,
пусть про себя, но не фальшиво,
ведь для чего-то голос вшили,
и явно, чтобы не терпеть.

Уж если петь, то хоть слепым.
Пусть не у всех есть чёткий месседж,
но главный: мелочь – смысл, уж если
быть.

По старой

По старой немецкой дороге к Балтийску
деревья – последние воины вермахта,
и если бы не, я бы к ним обратился
про – что в глубине разнотравного вермута.

По старой немецкой дороге немало
усталых домов, поворотов извилистых;
залив, проработав подклассом лимана,
на пенсии выглядел очень заливисто.

По старой немецкой дороге, не дрогнув
ни мыслями, ни освещённостью фарами,
я не попадаю ни в рифму, ни в Гродно,
хотя, если строго, – и не корефаны мы.

По старой немецкой дороге неймётся.
Леса по-сентябрьски грибные и узкие.
И как-то совсем далеко не смеётся
над тем, что наделали в Пруссии русские.

Апертурный угол и свет

На рейсовом автобусе народ
кто чем, поскольку больше нечем;
желание быть где-то там – старо,
и с каждым рейсом мельче, мельче, мельче.

Ужасная привычка привыкать.
Вычёркивая циферки в кроссворде,
вычёркиваем дни, себя, века,
не получая за кроссворд по морде.

Автобус шёл неспешно, как судьба,
и ждали люди в тесной кубатуре.
На встречных курсах шёл ещё.
Бабах!..
И свет сжимает угол апертурный.

Материал

Купол церкви туманом подёрнут,
словно вера потеряна.
Иногда вариантом подъема
может стать и падение.

В сентябре что-то мне позволяет
ненамного расслабиться;
словно крест в небе, я поваляюсь,
далеко и без радости.

Мне отсюда хоть Бог, хоть троллейбус, —
мелко и недостаточно.
Не вперед, так хоть дальше, пусть слепо.
Что билетом посадочным?

Вера – не рассуждать, а спасаться.
Но в каком направлении?
Я хотел бы, наверное, зайцем,
так как все – параллельные,

собирая себя по субботам
из кусочков растерянных.
А потом нанести позолоту,
крест ведь тоже – из дерева.

Кино

Когда научатся на камеру
писать, хотя бы черно-белые,
но чувства, что искал Макаренко?
Простые, словно колыбельная,

живые, словно настоящее.
Мы люди, но не любим людное,
цветное, складывая в ящики,
храним его в блокноте с блюдами.

По праздникам, по пьяни, с дырками,
повыцветшее и с помарками,
кому оно, не древнеримское?
По камерам, народ.
По камерам.

Бег умного кролика