Дмитрий Аккерман - Штосс. Непристойная драма из русской жизни

• Название: Штосс. Непристойная драма из русской жизни
• Автор: Дмитрий Аккерман
• Жанр: Прочие приключения

Тихая, патриархальная средняя полоса России. Время, кажется, навсегда замерло здесь. Но под покровом внешнего спокойствия бушуют невероятные страсти… Кто из героев сумеет выйти из смертельного штопора, кто из них выживет? И выживет ли кто-нибудь вообще?

---

– Да, – Ниночка посмотрела на него, как на совершенно незнакомого человека.

До кофе, однако, дело не дошло. Она не успела подойти к столу, как мужские руки обняли ее сзади, и она забыла обо всем. Забыла даже подумать о том, что ее впервые в жизни, и как-то очень крепко, схватили за грудь – что ей очень понравилось…

* * *

Ксенофонт Ильич опоздал в гимназию. По счастью, у него не было уроков – но над учебным заведением нависал визит министерской инспекции, и дорога была каждая минута. На свою удачу, собрание попечительского совета он назначил на субботу.

Он так и ночевал в своем кабинете, на голом диване. Ломило голову, тошнило, ноги и руки как будто выкручивало на дыбе. Болело справа под ребрами. Во рту был отвратительный привкус металла.

Ему было невероятно стыдно за вчерашнюю пьянку и за то, что он сделал с бедной деревенской девушкой. Он бы ничуть не удивился, если бы она наутро уволилась от них. В том, что она будет молчать, он не сомневался – она работала у них много лет и ни разу не подвела его.

Впрочем, он ошибся. Марфа не ушла. На его стоны она заглянула в кабинет и, не подавая виду, что вечером у них что-то было, спросила:

– Доброе утро, Сенофонт Ильич. Подать рассол? Или водки?

Он неопределенно махнул ей рукой. Девушка исчезла и через минуту появилась с подносом. Он выпил стакан рассола, откинулся на спинку дивана. Полегчало почти сразу. Он внимательно посмотрел на служанку, уже сомневаясь, было ли что-нибудь, или ему померещилось. Однако лицо ее было припухшим и заплаканным – скорее всего, они действительно согрешили.

«Может, и правда водки дернуть», – подумал он. Как будто прочитав его мысли, Марфа подала ему рюмку и огурец. Опохмеляться он всегда считал простонародным и невоспитанным – но голова буквально раскалывалась. Он понюхал жидкость – его передернуло. Зажав нос, выпил рюмку – водка прокатилась по пищеводу и блаженным теплом растеклась по телу. Стало лучше, в голове начала образовываться стеклянная легкость, хотя его самого еще слегка мутило.

– Я перебрал вчера, – извиняющимся тоном сказал он. Марфа кивнула, потом пожала плечами. На глазах ее показались слезинки. Ксенофонт Ильич поморщился, потом встал, подошел к пиджаку, висящему на вешалке. Пошарил в карманах, выудил рубль с профилем императора Николая Александровича, протянул Марфе. Она покраснела, отрицательно покачала головой. Слезы из ее глаз потекли ручьем.

– Бери. Я же от всей души, – недовольно сказал директор.

Она схватила монету и, неуклюже споткнувшись на пороге, выбежала за дверь. Ксенофонт Ильич посмотрел ей вслед, и его вдруг охватило сильное желание. Он неодобрительно покачал головой и подумал, что до добра его это не доведет. И служанку тоже.

Марфа забыла на столе графин и огурцы. Подумав, он решил, что это судьба, выпил еще рюмку, после чего начал собираться в гимназию. От него наверняка пахло, как от грузчика – но зато на душе полегчало. Теперь можно было разбираться и со гимназическими делами.

Выходя из дому, он наткнулся на супругу. Та только встала и еще была в утреннем пеньюаре. Стараясь не дышать, он чмокнул ее в щечку и сказал:

– Буду поздно. Ждем инспекцию. И завтра тоже…

Скорее всего, она все-таки почувствовала запах, так как пристально посмотрела на него и чуть помедлила с ответом. За многие годы супружества Ксенофонт Ильич выучил мимику супруги наизусть. Однако она не сделала ему никакого замечания.

– Конечно, дорогой. И не забудь – в воскресение прием у Александра Александровича.

– Да, я помню.

Визит к губернатору казался супруге необычайно важным, и она готовилась к нему с самого момента получения конверта, в котором лежал картонный квадратик с приглашением. Анна-Мария считала себя дамой светской, и необычайно страдала как от провинциальности вологодского общества, так и от отсутствия пышных балов и приемов. Вернее, от их большой редкости.

Она неоднократно намекала супругу, что по их статусу им нужен гораздо больший дом с залой для приема гостей – и его отшучивания по этому поводу воспринимались ей со все большим неудовольствием.

Иногда ему казалось, что она родилась не в ту эпоху, и самое место ей было бы при каком-нибудь елизаветинском дворе. И желательно без него.

* * *

Ниночка едва вырвалась от Андрея Евгеньевича. Если бы не часы у него на стене, стрелка которых неумолимо приближалась к шести, она бы, наверное, забыла обо всем на свете и осталась у него до утра. Слишком уж блаженно было лежать в его объятьях и отбиваться от его непрекращающихся попыток забраться ей под кофточку.

Конечно, только неопытность Андрея Евгеньевича в деле расстегивания женской одежды помешала ей расстаться с невинностью в этот вечер. Однако тот путался в застежках, завязках и крючках, а ей было страшно и томительно, и она не давала ему продвинуться дальше определенной границы. Он измял ей всю грудь и бедра, привел в полный беспорядок юбки, а уж на что были похожи ее губы – об этом ей было страшно даже подумать.

Она не сказала ему, что идет в жандармское управление. Соврала, что дела в гимназии – всех учителей лихорадило перед инспекторской проверкой, и повод был весомым. Связываться с Жабой не хотелось никому – как, впрочем, и подводить милого Ксенофонта Ильича.

Она посмотрелась в зеркало и ужаснулась. Красные пятна во все лицо, распухшие губы, сверкающие счастьем глаза, растрепанные волосы. Красивая картинка, как раз для жандармского начальства.

Нина решительно выгнала учителя в другую комнату и как могла быстро привела себя в порядок. Хуже всего было с волосами – они куда-то загнулись и нелепо торчали. Вчера вечером она накрутила их на папильотки, чтобы получились локоны, и теперь они цеплялись друг за друга, образуя ералаш.

Наконец она собралась. Быстро чмокнула Андрея Евгеньевича в щечку, выскочила на улицу и тут сообразила, что вряд ли успеет дойти пешком. Да еще и в том растрепанном состоянии, в котором она пребывала. Пришлось потратиться на извозчика – благо один из них как раз проезжал мимо.

В жандармском управлении ее явно не ждали. Усатый урядник, восседавший за столом сразу за входом, с сомнением воззрился на нее и спросил:

– Барышня, вы по адресу зашли?

– Да. Простите, я… мне…

– А-а-а… К Прокопию Михайловичу, надо полагать?

– Да. Именно к нему.

– Ну проходи. Знаешь куда?

Ниночку покоробила разом образовавшаяся фамильярность урядника, но она не стала возмущаться.

– Нет.

– Наверх и направо. Там написано на двери.

Ниночка поднялась по крутой лестнице. Мимо проходили какие-то люди в форме, с саблями, револьверами и в усах, не обращая на нее никакого внимания. Большую дверь с табличкой она увидела сразу. Неуверенно постучала.

– Войдите! – рявкнули из-за двери. Ниночка испугалась, потянула дверь на себя. Селедцов, увидев ее, расплылся в улыбке.

– А-а-а, вон кто там. Проходите. Ждал-с. Вот сюда, пожалуйста, – он показал ей на неудобный стул, стоящий напротив стола.

Ниночка села, поджала ноги, прижала к груди ридикюль. Жандарм сел напротив нее, уставился немигающим взглядом куда-то ей в переносицу. Она испугалась еще больше.

– Ну-с, – постукивая пальцами, сказал он. – Будем говорить?

– О чем? – даже привстала от удивления Ниночка.

– Сидеть! – заорал на нее жандарм. Нина потеряла дар речи и плюхнулась на стул.

– Все говори! Связи, с кем общаешься, как живешь, с кем спишь.

Нина растерялась и заплакала.

– Я… я ничего.. я ни с кем…

Жандарм внимательно смотрел на нее.

– Где живешь?

– Квартиру… комнату то есть… снимаю.

– Адрес?

– Екатерининская, 17.

– Кто хозяйка?

– Глафира… Карнаухова.

– Понятно. Хахаль есть?

– Кто?

– Мужик есть у тебя?

– Н-н-нет…

Селедцов понимающе покачал головой. Потом встал, обошел ее сзади. Она повернула голову – он снова рявкнул:

– Сиди, не дрыгайся, пигалица!

Она послушно повернула голову обратно к столу, ощутив себя напроказившей ученицей начальных классов. Внезапно он схватил ее за волосы и запустил руку за вырез платья. Ниночка ахнула, но было поздно – грубые пальцы уже мяли ее грудь.

– Вы что…

– Сидеть, сказал!

Ниночка замерла. Ее охватило странное и неведомое доселе ощущение – ей было одновременно стыдно и боязно, но хотелось, чтобы жандарм продолжил мять ее грубыми и уверенными руками. А он хозяйничал там, как у себя дома – насколько позволял ему корсет. Это нельзя было даже сравнить с робкими, хотя и нахальными, действиями Андрея Евгеньевича, который боялся причинить ей боль и обидеть ее.