Дмитрий Аккерман - Штосс. Непристойная драма из русской жизни

• Название: Штосс. Непристойная драма из русской жизни
• Автор: Дмитрий Аккерман
• Жанр: Прочие приключения

Тихая, патриархальная средняя полоса России. Время, кажется, навсегда замерло здесь. Но под покровом внешнего спокойствия бушуют невероятные страсти… Кто из героев сумеет выйти из смертельного штопора, кто из них выживет? И выживет ли кто-нибудь вообще?

---

Жандарм тем временем задрал ее голову и впился губами в ее губы. Она ощутила резкий запах табака, водки и чего-то еще – она не могла сформулировать, чего, но это был совершенно мужской запах, от которого у нее мурашки бежали по спине. Ничего такого с Андреем Евгеньевичем она не чувствовала.

– Хороша барышня! На заглядение! – с удовлетворением констатировал жандарм, снова садясь за стол. Он на минуту задумался, листая перекидной календарь. Она сидела, красная и растрепанная. Ей даже как-то не пришло в голову привести себя в порядок.

– В общем, так, девица. Сегодня у нас пятница. Во вторник жди в гости. Вечерком. Все, иди, свободна. Пока что.

Ниночка кивнула и вышла из кабинета. Только тут, в коридоре, она поняла, что сердце ее колотится с бешеной скоростью. «Господи… что делать-то?» – в такт сердцу стучала в голове единственная мысль.

* * *

Леночка совершенно извелась. Она не спала ночью – ее мучили видения. Это были то кошмары, то, напротив, снился Андрей Евгеньевич. Он бегал за ней по лесу, догонял, обнимал, и ей делалось так сладко, что хотелось кричать… но потом она снова проваливалась в кошмар.

Было жарко: Марфа, боясь, что она простудится, заперла окно. Леночка откидывала одеяло – но тогда становилось холодно. Наконец она встала, распахнула окно и замерла, любуясь звездным небом. Ей захотелось, чтобы сейчас рядом с ней стоял он – нежно обнимая ее за плечи, готовый защитить от всех бед…

Леночка подумала, что даже согласилась бы за него замуж. Ах, это должно быть так красиво: она, в белоснежном платье, и он, в строгом костюме, идут к алтарю. Плачущая от счастья маман. Строгий, но еле сдерживающий слезы радости отец… Потом она представила, как они живут вместе. У них прислуга – конечно, не такая дура, как Марфа, а вежливая, из немцев, подает разные блюда. Они вместе завтракают, потом вместе идут в гимназию. Вместе возвращаются, и до позднего вечера обнимаются и целуются…

При этих мыслях Леночку охватило смятение. Она никогда в жизни не целовалась, хотя это действо часто обсуждалось среди учениц гимназии. Иногда обсуждалось и нечто иное – от чего было мучительно стыдно и не менее мучительно любопытно. Впрочем, говорилось об этом настолько иносказательно, что все равно ничего не было понятно. Пугали лишь взрослые слова – adultere, amant, doux peche…

С этим нужно было что-то делать. Она залезла на подоконник с ногами, как делала в детстве. Внизу виднелась темная улица. Она слышала, что в Петербурге даже ночью на улицах кипит жизнь, горят огни, ходят люди. Даже ездят автомобили. У них же – темнота, тишина, никакого движения.

Ей смертельно хотелось окунуться в ту светскую жизнь, о которой она читала в книжках. Вот бы действительно выйти замуж за Андрея Евгеньевича – он наверняка станет большим ученым, будет работать в столице. А она будет такой важной женой большого ученого…

Несмотря на трагизм ситуации, она рассмеялась, представив себя толстой напыщенной дамой. Нет, до такого она не опустится никогда. Но ситуацию нужно было как-то менять. Менять в корне. Жить так дальше было нельзя.

Она слезла с подоконника, в свете луны нашарила веревку, которой Марфа подвязывала гардины. Сделала петлю, надела на шею. Содрогнулась от мерзкого прикосновения жесткой веревки к нежной коже. Потом натянула петлю.

Она представила, как ее найдут утром – холодную, с закатившимися глазами, совсем мертвую. Как она будет лежать с руками, скрещенными на груди, на столе в гостиной, и тут войдет он – как изменится в лице, упадет на колени и начнет целовать ее ледяные губы…

Нет, это уж чересчур. Бррр. Ей вовсе не хотелось быть совсем мертвой. Вот встать потом и воскреснуть – это гораздо интереснее.

А Верочка, пожалуй, в чем-то права. Нужно признаться. Внести ясность. Наверное, смелым и честным поступком будет просто подойти к нему и все сказать. Но как это сделать? В гимназии? На виду десятков глаз? Нет. Она не хотела стать легкой добычей для сплетен и слухов. К тому же для дочери директора гимназии это совершенно недопустимо.

На домашних занятиях? Но в доме эта противная Марфа, которая вечно лезет, куда ее не просят. К тому же часто бывает маман, а она всегда любит входить без стука. Прекрасная была бы картина – например, она сидит у него на коленях… нет, лучше он стоит перед ней на коленях, и тут входит маман… Ужас. Лучше повеситься.

Пожалуй, стоит придти к нему домой. Это, конечно, далеко не самый скромный поступок для гимназистки, но зато это достойный поступок. И, главное, в своем доме он никуда от нее не денется. Не выставит же он ее за дверь?

* * *

Ксенофонт Ильич торжествовал. Собрание попечительского совета прошло с блеском. Он ораторствовал, Вильгельмина Ульриховна помалкивала, члены совета благосклонно принимали его предложения и новшества.

Что его немало удивило – было принято и его осторожное предложение о некотором увеличении финансирования. Конечно, от членов совета зависело не все – но многое. В первую очередь, конфиденциальная информация, которая будет доведена до губернатора, а то и повыше. Жаль, конечно, что губернатор не состоит в попечительском совете – но завтрашний прием, вполне возможно, изменит и это упущение.

После совета Ксенофонт Ильич по традиции пригласил всех попить чаю и попробовать торты, испеченные гимназистками. Народ не спешил расходиться – торопиться было некуда. Мужчины степенно обсуждали последние новости – всех волновал Кишиневский погром, и вопрос, не перекинутся ли волнения на другие области страны. Дамы в сторонке щебетали про какие-то свежие светские сплетни из городской и столичной жизни.

На совет не пришел Лощиц, и Ксенофонт Ильич волновался – он не знал, будет ли сегодня игра. Обычно по субботам не играли – большинство ходило к заутренней службе, а идти туда нетрезвому и после игры было как-то нехорошо. Но у него зуделось – даже день без игры стоил ему немалых волнений.

К счастью, вскоре к нему подошел купец Колесников, игравший редко, но, что называется, метко, то есть по-крупному. Сделав многозначительные глаза, он прошептал:

– А не угодно ли сегодня в картишки перекинуться?

Ксенофонт Ильич с трудом сдержал свою радость и непринужденно спросил:

– Где собираетесь? И кто будет?

– А у Антона Ивановича. Как обычно. Он приболел, к заутренней не пойдет, но приглашал, если кто желает. Будете?

– Да, пожалуй, – как можно небрежнее сказал Ксенофонт Ильич. Внутри у него все пело. Главное – что у него появился запас на крупную игру. Досаждало лишь то, что игроки стали для него мелковаты. Ему хотелось многотысячных ставок. Вот если бы в столицу…

– Тогда часам к девяти вечера приезжайте, будьте любезны. Может, кто еще подойдет. А нет – так и втроем посидим.

Вернувшись с совета домой, Ксенофонт Ильич весь вечер не находил себе места. До игры оставалось еще три часа. Супруга где-то отсутствовала, Леночка отпросилась к подруге Вере. Он попытался почитать – но на ум шли только карты. Он пересчитал деньги, которые брал с сбой – полторы тысячи на ассигнации аккуратно уместились в три ровные пачки и легли во внутренние карманы пиджака. На всякий случай он взял столбик империалов – зарекшись к ним прикасаться. «Для уверенности», – констатировал он.

Время текло мучительно медленно. «Надо было остаться в гимназии – нашел бы себе работу», – вяло подумал он. Организму хотелось встряски, эмоций – вместо этого он лежал в кресле и бессмысленно смотрел в потолок.

«А может, рюмашку?» – пришла в голову мысль. Минут через пять эта мысль окрепла и превратилась в уверенность.

– Марфа, – крикнул он. Девушка протопала по лестнице и появилась в дверях.

– Приготовь чаю, пожалуйста. Да себе тоже налей.

Марфа молча кивнула и направилась на кухню.

– Марфа, – снова окликнул ее он. Она молча остановилась.

– И зубровочки захвати.

С тех пор, как у них произошло это, их отношения изменились. Она начала сторониться его, перестала шутить. Он заметил, что у нее ввалились глаза и обострились скулы – это делало ее если не красавицей, то достаточно интересной.

Марфа принесла чай, бутылку и рюмку. Поставила все на стол, сказала:

– Сейчас закуску принесу.

– Не надо. А что себе чай не налила?

– Не хочу я, спасибо вам.

– Тогда вторую рюмку неси. Выпьешь со мной.

– Водку-то, что ли? Не буду я. Это для мужиков забава.

– Неси, говорю, не спорь со мной! – прикрикнул на нее он. Его веселила эта игра, как и ее неспешные деревенские рассуждения.